Современные мемуары

Евгений Шабалин

"Вы чересчур эмоционально управляете реактором,
Евгений Павлович!"

Воспоминания инженера-физика

(Продолжение. Начало в N 37.)

От А. до я

Небезызвестный юморист однажды изрек: "Мы всё сделали - от А до Б". Весьма плодовито работали. Подражая великому авторитету, могу сказать: "Мы всё делали от А. (Ананьев) до я". Безусловно, делали многие, и не хуже нас двоих. Но ведь мемуары мои, а Володя Ананьев - это тот человек, про которого без преувеличения можно сказать, перефразируя поэта-главаря: "Мы говорим ИБР - подразумеваем Ананьев, мы говорим Ананьев..." - и т.д. В годы освоения ИБР-2 он был единственный, кто знал все закоулки сложного здания реактора. С тех самых пор он всегда детально знакомится со всеми чертежами и схемами. К нему идут за конкретными знаниями. К нему идут за советом.

Так что же делали А. и я? Володя пришел в ЛНФ на две недели раньше меня, но не поэтому он все время стоял на ступеньку выше своего дружка-теоретика. Прочитав эту главу, поймете, почему. Судьба определила мне идти рука об руку с Володей более трех десятков лет через проекты и пуски всех реакторов ЛНФ. Сразу начали работать вместе, скорее обучаться аналитическим расчетам реакторов на быстрых нейтронах (мне пришлось проскочить весь диапазон скоростей нейтронов - от медленных, сотни метров в секунду в Обнинске в здании 102, до тысяч километров в секунду в Дубне) под руководством опытного физика Ким Хен Бона, гражданина КНДР (Северная Корея). Он учился и работал в солидных центрах - в Японии, в Сорбонне, в чешском ядерном центре. В рабочее время наш учитель был добродушен и любил рассказывать пикантные случаи из его студенческой жизни в Японии, к примеру, о купании в японской бане с девушками. Но, по его собственному утверждению, в своей многочисленной семье он был тираном. Как-то не верилось...

Совещание на рабочем месте: Е.Шабалин, В.Ананьев и Д.И.Блохинцев. На заднем плане: предмет дискуссии - подвижный отражатель ИБР-2.

Затем мы с Володей участвовали (естественно, на вторых ролях) в критических стендовых сборках первого в мире импульсного реактора периодического действия ИБР, который разработали физики ФЭИ. Руководителем экспериментов был Юрий Яковлевич Стависский. Идея принципа работы ИБРа принадлежала, как известно, Д.И.Блохинцеву. На первой сборке в июле 1959 года были измерены главные характеристики будущего ИБРа. Обработав экспериментальные данные, физики ФЭИ были обрадованы результатами - они совпали с их расчетами - и быстро уехали домой в Обнинск. Ким Хен Бон и мы с Ананьевым самостоятельно пересчитали эксперименты и получили, что "альфа" - параметр параболы хода реактивности при движении подвижной части активной зоны (уранового диска) - в 15-20 раз меньше, чем ожидалось! Это означало, что длительность импульса нейтронов ИБРа будет 40 микросекунд вместо 10. Сначала нам не поверили, а пересчитали - все правильно. Альфа действительно была маленькой, и не видно было, как ее улучшить. Ким Хен Бон, Ананьев и я потратили много времени на расчеты разных вариантов модулятора реактивности. Я считал даже такую экзотику, как золото и алмаз. Володя с Ким Хен Боном посмеивались надо мной. Конечно, ничего лучше урана не нашли.

Критсборку повторили в январе 1960 года с тем же успехом, точнее сказать, с тем же неуспехом. Пришлось смириться с 40 микросекундами, а для меня и Володи это стало первым положительным результатом нашей деятельности как инженеров-исследователей. Эти, можно сказать, еще студенческие работы не были, естественно, опубликованы. А пуск ИБРа, первого в мире импульсного реактора периодического действия, состоялся 23 июня 1960 года. Об этом хорошо написали Д.И.Блохинцев в книге "Рождение мирного атома" и Ю.Я.Стависский в своих воспоминаниях "Записки нейтронщика".

Первые отчеты мы начали писать с 1961 года. Тогда группа специалистов Обнинска уже перестала ездить в Дубну, и сотрудникам ЛНФ, в том числе Ананьеву и мне, пришлось взять на себя задачи, постоянно возникавшие даже на сданном в эксплуатацию реакторе, - ведь он был первым в мире!

Хорошо владея методикой тепловых расчетов, Ананьев предложил увеличить мощность ИБР сначала до 3, а затем и до 6 кВт, улучшив воздушное охлаждение. Это было сделано, но вкладыш в подвижном диске стал пухнуть, и пришлось мощность снизить. Нужно было измерить температуру вкладыша во время работы реактора. Чем и как? Я где-то прочитал (Интернета тогда не было - для сведения молодых), что есть термочувствительные краски, меняющие свой цвет в зависимости от температуры. И вот еду в Ярославль, на химический завод. Приехал поздно вечером, мест в единственной в городе гостинице, как водится, нет. Пришлось устроиться в Дом крестьянина: бывшие казармы, одна длинная комната с 35 койками, и на каждой - огромный номер. Ночевало там много разного народу - кто всю ночь пил, кто в карты играл. Нетрудно было понять, зачем номера у кроватей... В общем, положил я свой портфель под голову и так и не заснул до утра... Вернулся живой, краски привез, температуру оценили... Насколько помню, меня премировали за "рационализаторское предложение". Странно, что в наше время инноваций и модернизаций такая форма поощрения не практикуется.

Первый состав отдела ИБР-2, 1966 год. Слева направо: Евгений Шабалин, Иржи Навроцки, Владимир Назаров,
Юрий Язвицкий, Борис Куприн, Владимир Ананьев.

Следующим усовершенствованием импульсных источников нейтронов в ЛНФ был импульсный бустер - тандем линейного ускорителя электронов с реактором. Володя больше помогал Ивану Максимовичу Маторе и Роберту Харьюзову сооружать микротрон, а я возился с расчетами нейтронопроизводящей мишени. Предложил сделать вакуумное донышко канала пучка электронов ("окно") из бериллия - самого легкого металла. Старшие коллеги предупреждали, что соединить тонкую фольгу бериллия с трубкой канала невозможно, к тому же этот металл ядовит. Но я настойчиво уцепился за свою идею - дело в том, что электроны рассеиваются на "окне", и чем оно тоньше и чем легче металл, тем больше электронов попадает на вольфрамовую мишень. Такие расчеты сделал лучший тогда в ЛНФ теоретик Виктор Николаевич Ефимов. Я нашел в технической литературе описание технологии специальной пайки бериллия с применением химикалий. Спаянный шов должен был иметь структуру стекла (что-то похожее на известный коваровый переход). После химической обработки и нанесения флюса бериллиевая фольга была подвергнута нагреву... и мгновенно, чуть ли не со взрывом, превратилась в белый дым. Дым исчез в венттрубе, и только это спасло меня от разноса за "распыление отравляющего вещества".

Подходы к решению технических задач у Володи и у меня были, как правило, разные. Формулируя кратко, он действовал как стратег, а я - как тактик. Такое различие частенько порождает споры и недопонимание, но, глядя назад, могу смело сказать: мы работали в тандеме, и всегда удавалось придти к согласию, найти удовлетворительное решение. Только не в шахматах - здесь я всегда проигрывал... Володя - отличный шахматист. Однажды он выиграл даже у Смыслова (в сеансе одновременной игры). По молодости играли мы с ним и в рабочее время. Чтобы нас не застукал грозный начальник группы Борис Николаевич Дерягин, придумали, как нам казалось, гениальную идею: шахматные фигурки расставили внутри выдвижного ящика письменного стола на рисованной доске. Ящик выдвинут, мы увлечены игрой. В комнату входит Дерягин. Мы невозмутимо задвигаем ящик и смотрим невинными глазами на начальника. А в это время шахматные фигурки с грохотом падают на доску!

За долгую жизнь и работу трудно было избежать неловких моментов, удобных для одного и неприятных для другого. Но все это быстро растворялось в бурном процессе совместного и увлекательного труда по созданию уникальной ядерной установки. Так, в 1971 году при рассмотрении кандидатур на Государственную премию "за создание реактора ИБР и ИБРа с инжектором" сложилась такая ситуация: одиннадцать мест бесспорно отдавались опытным и заслуженным людям, а на двух молодых оставалось одно... НТС отдал предпочтение мне, возможно, из-за работы по оптимизации композиции и геометрии будущего ИБР-2. После собрания мы с Володей вместе шли домой. Мне было неловко, и я сказал Володе что-то вроде извинения. И он нашел правильные слова: "Понимай так, что ты получил аванс". И этим коротким, но мудрым изречением он сразу и уравнял нас, и напутствовал меня на будущие свершения, и усмирил гордость, которая могла бы овладеть мной. Всё, мол, еще впереди. Надо работать. И был прав: пришла потом и его пора получать ордена и госпремии...

Сейчас Владимир Дмитриевич Ананьев, наряду с Александром Ксенофонтовичем Поповым, Владимиром Павловичем Пластининым и мной - последний из могикан, участников пуска первого в мире пульсирующего реактора ИБР в 1960 году. Он был первым главным инженером ИБР-2, затем главным инженером ЛНФ, теперь он, отметив 80-летие, - советник дирекции ЛНФ. И фактически является техническим руководителем проекта холодных замедлителей нейтронов для ИБР-2. Так сложилось, что практически всю трудовую жизнь мы с Володей прошли рука об руку. Он всегда технический руководитель (не администратор, нет, - именно главный технический специалист), я - скорее научный руководитель.

И в заключение главы - один весьма наглядный пример различия в подходах к решению проблем у меня, романтика побед, и Володи, более трезво оценивающего недостатки и выгоды того или иного новшества. Практическая реализация идеи решетчатого (или гребенчатого - кому как нравится) подвижного отражателя ПО (этому важному узлу ИБРа будет посвящена следующая глава воспоминаний) долго задерживалась Володей как главным инженером ИБР-2, и это вызывало у меня досаду. Чтобы убедить его и дирекцию ЛНФ в эффективности такого ПО, в уникальной возможности сократить длительности вспышки нейтронов вдвое, пришлось делать целых три экспериментальных стенда. Пуск в конце концов состоялся, и я готовился праздновать достижение короткого импульса в 100 микросекунд, о чем мечтал много лет. И тут Володя Ананьев вновь демонстрирует свое стратегическое мышление: он предлагает снизить скорость вращения ротора ПО в два с половиной раза, оставив прежние 200 микросекунд, но продлив ресурс работы ПО во столько же раз - до 25 лет! Ресурс крайне дорогой машины. Уникальное свойство решеток было использовано совсем для иной цели, которую даже я немедленно одобрил.

Вот так наглядно проявились различия устремлений А. и я, которые вдруг в итоге суммировались и давали положительный эффект. Вот такой тандем...

(Продолжение следует.)