Автограф

Антонин Яната: Я прожил в Дубне треть своей жизни

В конце прошлого года, после завершения очередного контракта, уехал на родину, в Чехию, Антонин Яната. Наш редакционный коллектив до сих пор не может привыкнуть к его отсутствию. Кажется, вот-вот послышится знакомая поступь, раздастся ироничный смех, пан Антонин расскажет новый анекдот или поделится сюжетом прочитанной книги. Отзывчивый на все новое, внимательный, добрый, веселый, легкий на подъем, Антонин много лет вел летопись культурных событий Дубны, участвовал в экскурсионных поездках, просветительских лекциях и семинарах. В его небольших заметках о концертах и спектаклях всегда чувствовалось уважение к исполнителям, артистам, и, как правило, сожаление о полупустых залах... Сегодня мы публикуем интервью, записанное Галиной Мялковской, - своего рода прощальный автограф от нашего "почетного и почтенного сотрудника".

Пан Антонин, расскажите, как вы попали в Дубну, с кем работали, по какой тематике.

В 80-е годы в Лаборатории ядерных проблем при участии сотрудников из ряда университетов и институтов Чехословакии осуществлялась научно-исследовательская программа изучения структуры атомных ядер на комплексе ЯСНАПП (ядерная спектроскопия на пучке протонов фазотрона ЛЯП) методами ядерной ориентации при сверхнизких температурах. Важные методические достижения: в области ядерной спектроскопии - под руководством К.Громова, радиохимии - под руководством В.Халкина, масс-сепарации - под руководством В.Райко, получения сверхнизких температур до 10 милликельвинов - под руководством Б.Неганова, - позволили предложить и осуществлять в ЛЯП уникальную в мировом масштабе программу исследований структуры атомных ядер и сверхтонких взаимодействий.

Для осуществления этой программы требовались специалисты в разных областях физики и методики физического эксперимента, а это открывало новые возможности также для ученых и студентов из стран-участниц ОИЯИ. Под Рождество в 1987 году я встретил коллегу, который работал в ОИЯИ. Он мне сказал, что руководитель этой программы Мирослав Фингер ищет конструктора-криогенщика для работы в ЛЯП. Посоветовался с домашними, и в начале нового года встретился с ним в Праге. Мы договорились, что возможен контракт на три года с ЛЯП, но сначала я приеду только на три месяца, и если буду доволен, то заключим контракт.

Так что впервые я приехал в Дубну 13 апреля 1988 года. Перед отъездом сюда звонил, мне сказали, что погода хорошая, можно ехать в легких туфлях. 14-го утром до работы добирался по снегу. Но работой остался доволен, так что 2 сентября 1988 года я приехал в Дубну с супругой и дочкой, и те самые "три года" заканчиваются 31 декабря этого года (мы встретились незадолго до отъезда Антонина в Прагу в конце 2014-го - Г.М.).

В секторе исследований спиновых эффектов научно-исследовательского отдела физики адронов я занимался конструкторскими разработками, подключился к измерениям на аппаратуре в здании низких температур ЛЯП. На установке под названием ГОЛЕМ можно было выполнять измерения короткоживущих поляризованных ядер и очень тонких взаимодействий ядер в твердотельных матрицах при сверхнизких температурах - от 10 до 40 милликельвинов в магнитном поле. ГОЛЕМ - это рефрижератор растворения гелия-3 и гелия-4, использовали мы его для измерений, к сожалению, последний раз в 1995 году. Я занимался подготовкой методики для новых измерений с использованием техники для ядерной ориентации на ЯСНАПП. Канал для измерений построили, но рефрижератор не заработал, так как финансирование большинства физических программ на фазотроне ЛЯП, в том числе и нашей, было в те годы резко ограничено. На этом мои конструкторские работы на ЯСНАПП закончились. Основным направлением научных исследований нашего отдела в то время оставалось изучение спиновых эффектов в нуклон-нуклонных и лептон-нуклонных взаимодействиях с использованием поляризованных пучков и поляризованных мишеней. Я занимался в экспериментах нашего сектора и подготовкой результатов к печати.

Нашли ли продолжения эти исследования?

Измерения публиковались в российских и иностранных научных журналах. Обработкой данных тогда занимались Татьяна Крацикова, давно покойная, Иван Прохазка, Сурэн Даваа и ряд студентов из университетов стран-участниц ОИЯИ, Великобритании, Бельгии и других. И это был очень интересный эксперимент. Свое продолжение он нашел в ЦЕРН, где для этого создана специальная установка NICOL на комплексе ISOLDE. К сожалению, проблема с ограничением финансирования привела к тому, что после 1989 года от нас уехало много сотрудников из стран-участниц, и фактически, когда мы делали последние эксперименты на установке ГОЛЕМ, в группе работали несколько человек. Некоторые следили за набором данных, а для меня и Валентина Павлова это была сумасшедшая работа, потому что 14-дневный эксперимент требовал полной отдачи. Смена длилась, как говорят, 24 часа в сутки - нужно было обеспечивать работу криогенной аппаратуры. Это было в 1995 году... В 1994-м дочка поступила на работу в Праге (до этого она работала лаборанткой в ЛЯП), осталась в Чехии, и супруга тоже осталась с ней. Так что с того времени я в Дубне живу один.

В то время, не имея ученой степени, я практически руководил группой, которая обслуживала аппаратуру, - это были как чешские и словацкие, так и кубинские и украинские сотрудники. Ранее, когда Мирослав Фингер, начальник отдела физики адронов, уезжал в командировку, мне часто поручали заниматься административными делами отдела. В отделе было в это время 5 секторов, среди сотрудников 5 докторов наук, 5 или 6 кандидатов. Как-то с этим справлялся. Со временем отдел расформировали, и мы остались как самостоятельный сектор исследования спиновых эффектов, который существует до сих пор.

Вы участвовали в экспериментах только в ОИЯИ?

Сотрудники отдела участвовали в скоординированной программе исследований спиновых эффектов на ускорителях ИФВЭ в Протвино, ЛВЭ ОИЯИ, Сакле, Франция, в Институте имени Пауля Шеррера (PSI, Швейцария) и Карлова университета в Праге. Наш сектор отвечал за работы в PSI. Это был совместный проект с Женевским университетом и университетом Фрейбурга (Германия). Интересно, что в PSI было обязательное требование: один профессор швейцарский и один из Германии. Институт расположен где-то в 20 км от германской границы. Швейцарцу выделялись деньги на эксперимент, и все работало как часы. А наше включение в это сотрудничество стало для PSI настоящим подарком - добавился еще один профессор с группой. В частности, для экспериментов в PSI наша группа создала специальный детектор нейтронов, в разработке и создании которого я принимал участие. Во время экспериментов, если что-то случалось, в течение нескольких минут можно было вызвать того, кто бы починил. Там мы участвовали в двух экспериментах. В первом смены были 8-часовые, но один из сотрудников начинал смену в полночь, заканчивал в 8, второй начинал в 4, заканчивал в 12, так, чтобы всегда присутствовал человек, который знал, что происходило 4 часа перед этим. Это было очень удобно. В другом эксперименте тоже дежурили двое, но сменялись как обычно.

Между тем, когда закончились эксперименты в PSI, мы участвовали в подготовке экспериментов HELP с поляризованной струйной мишенью и HMC с поляризованной твердотельной мишенью в ЦЕРН. Когда велась подготовка новых экспериментов, в результате отбора остались две программы HMC и CHEOPS, но потом ЦЕРН рекомендовал их объединить и так появилась программа COMPASS. В ней наша группа участвует по сей день.

Мы также участвуем в эксперименте "Дельта-сигма" на площадке ЛВЭ, который в настоящее время не работает, потому что нет поляризованных пучков на Нуклотроне, они были на синхрофазотроне. Продолжение этого эксперимента будет возможным после завершения реконструкции комплекса Нуклотрон-М. В этом эксперименте пока проведены измерения большинства точек Дельта-сигма-L (пучок поляризованных нейтронов, протонная поляризованная мишень), поляризацию мишени в направлении пучка еще нужно закончить, и измерить точки поляризации T (поперечная поляризация протонной мишени). Когда это будет - другой вопрос. Если все пойдет хорошо, в следующем году начнут испытывать новый источник поляризованных частиц.

Планируется ли участие вашего сектора в проекте NICA?

Конечно. В Праге ежегодно проходит рабочее совещание по спиновой физике. В 2014 году оно было в феврале, и там практически обсуждалась физика на NICA. Следующее пройдет 12 июля. Уже начальник спрашивал, буду ли я там. Буду. Я всегда участвую в оргкомитетах.

А сейчас у вас есть ученое звание?

Нет. Уже не хотелось. Я инженер, специальность машиностроение, образование - Военная техническая академия, кафедра артиллерии. Для военных я работал только в рамках дипломного проекта. Пять лет мы учились в вузе и десять лет были обязаны, если будет нужно, работать на армию, но этого не случилось, мы вышли сразу на гражданку. Я попал в конструкторское бюро в Праге, а заводы этой организации были в Словакии. Через три года стали поговаривать, что бюро в Праге хотят закрыть. Я искал место, нашел в Ржеже в Институте ядерных исследований, там в конструкторском бюро участвовал в работах для циклотрона, по вакуумной и криогенной части. Разрабатывал серийное производство дьюаров для жидкого азота и криостаты для германий-литиевых детекторов, отвечал в рамках долгосрочного государственного плана технического развития за эту криогенную часть. Во время работы я заочно окончил на физико-математическом факультете Карлова университета послевузовский курс "Физика и техника низких температур" и получил приложение к диплому. В институте в Ржеже мы сотрудничали с некоторыми институтами в Москве, разрабатывали криостат с детектором для лунного спутника на низкой орбите, но программу закрыли. Я был представителем института в комиссии по разработке государственных норм по вакууму, позже это была комиссия для норм СЭВ. Потом удалось уехать в Дубну. Когда приехал сюда, нашел достаточно много своих дьюаров и криостатов.

Хочу спросить о вашем увлечении и неравнодушном отношении к русской культуре. Вы посещаете в Дубне практически все концерты и выступления. Откуда это, из семьи, в которой вы родились?

Когда мне было... В общем, когда я ходил в начальную школу, меня родители записали в музыкальную школу, в Нимбурке, там папа работал. Я начал заниматься скрипкой, пел в хоре. Получил основы музыки и понимание, что музыкальная культура может человеку дать. Однако скрипку не выдержал, промучился где-то 4 года, надоел учителям. Папа старался, чтобы я много читал, у него была большая библиотека. И это увлечение сохранилось до сих пор. Папа был вынужден в 50-м году поменять работу, мы переехали в Опаву, это Чешская Силезия. Там был театр, но публики собиралось мало. Театр был драматический, оперы и балета, но балеты ставились совместно с артистами из Остравы, потому что своих не хватало обоим театрам. Сбора тоже не было, и чтобы театр сохранить, предложили для школ 50-процентную скидку на билеты. Пользовались этим не все, но я посмотрел весь репертуар. На спектакли со скидкой ходили школьники и их родители, и таким образом театр выжил. Он работает до сих пор, на гастроли приезжали и приезжают даже артисты из Национального театра Праги. И многие артисты, которые начинали свой творческий путь в Опаве, переходили в Национальный театр в Прагу, так что уровень театра был хороший.

И естественно, эти традиции сохранились, когда я женился. Мы жили рядом с Прагой, у нас было несколько абонементов (тогда это было дешевле, сейчас я бы не смог себе позволить ни один абонемент, цены взлетели). Были недели, когда мы посещали по три концерта в Праге, и был абонемент в Национальный театр (4 драмы, 4 оперы, 2 балета за сезон).

Из того, что вы видели в Дубне - коллектив или артист - кто оставил самые яркие впечатления?

Несколько лет назад здесь был Вадим Спиваков, я с ним встретился и сказал - я вас впервые слышал в 70-х в Праге, но тогда у нас обоих был другой цвет волос. Это было на "Пражской весне", в то время практически старт его карьеры. Я увидел по его глазам, что шутка ему приятна. Большое впечатление произвел Московский государственный академический камерный хор Владимира Минина, это было самое большое впечатление от хоров. Но хочу сказать, что все дубненские хоры мне тоже нравятся. Сначала, когда начал играть Дубненский симфонический оркестр, я пропускал концерты. А сейчас у него уровень хороший, идет вверх, можно сказать. Мое мнение, что пока живешь не на родине, надо смотреть и изучать культуру страны, где ты временно проживаешь.

Как вы оцениваете то, что произошло за эти годы в Дубне?

Когда мы приехали, для иностранцев это был практически закрытый город. Мы могли свободно выезжать только в окрестности, 15 километров от Дубны. Без разрешения международного отдела могли ездить только в Москву с возможной остановкой в Дмитрове, на остальные передвижения нужно было разрешение. Отменили этот порядок только в начале 90-х. Во-вторых, Большая Волга была отделена от институтской части и Черной речки, там были болота. Я жил в институтской части, она расположена, можно сказать, в лесу, и когда идешь на работу, или после ночных смен - общение с природой особенно приятно, зачастую слышишь работу доктора деревьев. Сейчас, естественно, город изменился здорово. Главным образом торговая сеть. Раньше молоко и хлеб можно было покупать нормально, а мясо и остальное в столе заказов, специальном магазине для иностранцев. Иностранных сотрудников тогда было около 500, сейчас, по-моему, где-то 100. Если сопоставить среднюю заработную плату в Дубне и в Чехии, то их величина в рублях и кронах почти одинаковая, но цены на продовольствие здесь выше. Части города на правом берегу практически соединились, можно сказать, дубненские вокзалы стали современными. Дороги и тротуары выглядят лучше. Но делается это как-то странно. Дорога между улицами Блохинцева и Векслера и дороги перед болгарскими домами недавно были заасфальтированы, а десять метров не доделали, остались глубокие ямы. Не знаю, кто это делает и кто за это отвечает, но происходит просто потеря денег, и испытание нервов для пешеходов и водителей машин.

Что касается Института - как вы оцениваете перемены?

Ситуация сложная. То, что делают Ученый совет и программные комитеты, это хорошо. К сожалению, утрачена связь с кафедрами, которые были заинтересованы в работе. Раньше два раза в год собирались начальники кафедр вузов стран-участниц по востребованным направлениям. Они обсуждали - какие отделы заинтересованы в сотрудниках, готовы ли преподаватели направить туда студентов, рекомендовали конкретных специалистов. Таким образом, как только возникала необходимость, кафедра предлагала человека, и почти без проволочек чехословацкие сотрудники приезжали в Дубну. В то время не было проблемой предложить из Чехословакии эксперимент, естественно, с участием постоянного штата ОИЯИ, и провести его. В настоящее время это невозможно, надо подключаться к проектам. В свое время, естественно, на командирование каждого сотрудника нужно было согласие партийных организаций, от ячейки до отдела науки Центрального комитета партии, но в 90-е годы это все отменили. Сейчас прямая связь с лабораториями и кафедрами в Чехии практически потеряна, что очень жалко. И второе - тем, кто собирается сюда, мешает бюрократия. Не ученые. Я знаю, что где-то в начале лета многие сотрудники, у которых заканчивался срок контракта, как и у меня, 31 декабря, просили о продлении, и ранее просил чешский работодатель. До сих пор никто не знает, когда придет согласие на продление. Я знаю, что четверым сотрудникам руководитель землячества может продлить контракт еще на три месяца, но нет решения. Ситуация сложная, и как долго она будет длиться, никто не знает. Боюсь, что для сотрудников старше пятидесяти, когда они из Дубны вернутся на родину в Чехию, сотрудничество с ОИЯИ закончится. С другой стороны, мы не всегда можем пригласить в Дубну студентов и молодых талантливых ученых, потому что не уверены, наберут ли они здесь данные для дипломной работы или диссертации. Поэтому они работают в чешской группе в ЦЕРН.

Давайте закончим на позитивной ноте. Пожелайте тем, кто остается в Дубне, что-нибудь хорошее...

В основном здоровья и крепких нервов. Институт теряет естественным путем тех, кто в нем работал с самого начала, в его первые 10 лет. Желаю сотрудникам, которые работают в Институте долгих лет, чтобы дождались пуска новых ускорителей в Дубне, (не только в ЛЯР), начала работы NICA, чтобы в Дубне была современная ускорительная база, куда можно приглашать на измерения ученых из стран-неучастниц, как это было в начале восьмидесятых на установке ГОЛЕМ. Чтобы не было перевеса выездных экспериментов над домашними. Я прожил в Дубне треть своей жизни, половину своей рабочей, и не жалею об этом.