Современные мемуары

Три дня в жизни Е.П. и реактора ИБР-2

Бог сотворил вселенную за шесть дней;
Мы запустили реактор за три...

Реактор ИБР-2, мировой лидер импульсных нейтронных источников, создавался, как и положено русскому богатырю, не быстро и не легко - реактор был выведен на штатный режим эксплуатации только 9 апреля 1984 года, а разработка концептуального проекта началась в 1964-м. Эти 20 лет плюс 20 лет работы реактора на физические исследования достаточно подробно описаны в газете "Дубна: наука, содружество, прогресс" (например, номер от 19 марта 2004 года целиком посвящен ИБР-2: статьи В.Д.Ананьева, А.И.Бабаева, Б.Н.Бунина, В.Л.Аксенова, А.М.Балагурова, А.А.Белякова, А.В.Виноградова, В.П.Попова, А.А.Яковлева и В.Г.Симкина). Почти каждый год из этих сорока приносил что-то новое в проект реактора, и количественные успехи воплощались в качество в определенные дни, оставшиеся в памяти людей - участников создания установки. Три таких дня оказались для меня наиболее памятными, не только по своей значимости, а прежде всего по драматизму событий.

День первый - 30 ноября 1977 года

Первый вывод реактора в критическое состояние, "День рождения".

Ниже публикуемый текст - копия рукописного текста из дневника Е.П.Шабалина 1977-1984 гг., почти без исправлений, чтобы сохранить свежесть переживаний. Примечания, сделанные автором сейчас, даны в скобках.

"День 13-й. Сегодня отличная погода...

(Вообще выход планировался на 29-е ноября, но 27-го был на редкость сильный снегопад, пожалуй, самый сильный за все время моей жизни в Дубне. Мокрый снег склонил молодые березы до земли, и они полностью выпрямились только через много лет. У реки Дубна упавшее дерево повредило высоковольтную линию 110 киловольт, и весь город перешел на аварийное питание от Иваньковской ГЭС. Работы на пульте были отменены, и пуск перенесен на последний день ноября.)

Итак, "сегодня отличная погода. Снег, солнце. Яркий день. Всё подготовлено. Около 11 часов загрузили в зону последнюю кассету. На пульте много людей. Даже В.С.Лаврухин приехал (сотрудник НИКИЭТ, организации, специализирующейся на разработке исследовательских ядерных реакторов. Непременный участник пуска всех реакторов СССР как эксперт по измерению реактивности. Как правило, запаздывал к началу работ). Нет только Ильи Михайловича - он обещал прийти к 14.00.

С утра был просмотр эпизода про ИБР-2 в "Новостях дня" (черно-белый вариант) и в киноальманахе "Мир социализма" в цвете. Цвет плохой, монтаж слишком быстрый. Илья Михайлович (далее, как в дневнике: И.М.) очень критиковал альманах. Особенно текст и, в частности, фразу такого содержания: "В США разработана нейтронная бомба, убивающая все живое. Импульсные нейтроны ИБР-2 служат делу мира и прогресса". Я И.М. поддержал. Д.И. же сказал: "Мы делаем свое дело, они (кинематографисты) - свое; не будем им мешать". Помощник директора ОИЯИ по режиму Н.П.Терехин довольно резко защищал фразу. И.М. стоял на своем. Колесов все-таки попросил директора этого выпуска альманаха переделать текст.

Утром подготовили и подписали письмо административному директору ОИЯИ В.Л.Карповскому о разрешении на товарищеский ужин 1 декабря. Ю.В.Кульпину (начальник группы натриевой технологии) поручили собрать деньги. (Ужин состоялся на деньги тотализатора на количество топливных кассет для критической массы; взнос участников был пропорционален модулю разности между названным числом кассет и реальным. Победу одержал сотрудник сектора ядерной безопасности В.В.Мелихов - он назвал наименьшее из оцениваемых до начала загрузки число кассет, которое и оказалось правильным. Малая критмасса была одним из нескольких сюрпризов, преподнесенных нам реактором во время его исследований.)

В 11.50 начали подъем КО II (КО II - один из двух вольфрамовых блоков на ИБР-2, перемещением которых изменяют коэффициент размножения нейтронов). Подняли до 300 мм. По настоянию В.С.Смирнова (сотрудник НИКИЭТ, участник проекта ИБР-2) и В.Л.Ломидзе (высококвалифицированный физик-реакторщик) выше поднимать не стали, чтобы КО I был в среднем положении при выходе на критичность...

Примерно в 13 часов пошли на обед; состояние реактора - КО II на 300 мм, КО I - 0. Экстраполяция на критичность - 200 мм КО I. Умножение равно 150-170. (Умножение - это отношение скорости рождения нейтронов в реакторе к интенсивности источника нейтронов; в критическом состоянии умножение стремится к бесконечности.)

Во время обеда я зашел к Косте Иерусалимцеву, электрику на ИБР-2 и умелому чеканщику по меди. Чеканка почти готова (чеканное панно готовили для подарка Д.И. к 70-летию: придуманный Ломидзе и мной фамильный герб Блохинцева. Рисовал Юра Поляков, оператор реактора. Подарок, врученный Д.И. 12 января 1978 года, произвел на юбиляра большое впечатление).

В 14.30 начали подъем КО I. Сначала пошли шагами по 1/4 от того, чего не хватает до критичности по экстраполяции (согласно требованиям ядерной безопасности). Но получается очень долго. Я предложил по 1/2. Положение КО I 120 мм. В.Д.Ананьев (главный инженер ИБР-2 в тот период, самый главный и самый нужный член команды реактора) садится рядом с оператором реактора Олегом Сутулиным и больше не сходит с этого места до конца выхода на критичность. Он смотрит за "Памиром" (прибор, измеряющий реактивность, реактиметр), Лаврухин переключает диапазоны.

На пульте около 30 человек. Напрасно стараюсь отогнать людей от оператора; все льнут к пусковым приборам. А ничуть не хуже видно по пусковым каналам, особенно по 4-му, который подключен к детектору КНТ-54 в полиэтиленовом блоке вблизи активной зоны. Я показал И.М. самописец токового канала, он сел на табуреточку около самописца и так провел все время.

Следующее положение КО I - 140 мм, потом 175, 190 и 201 мм. Умножение около 3000. Готовимся к решающему шагу - скачку реактивности выше критичности. Бригада контролирующих физиков во главе со Смирновым (Миша Киселев, Миша Антропов, Паша Замора и Вацлав Гудовски) подготовилась к ручному хронометрированию - будут снимать счет нейтронов с пусковых каналов за 3 секунды каждые 5 секунд (для контроля периода разгона реактора дополнительно к электронным периодометрам - с электроникой всегда что-нибудь случается, а чтобы все четверо физиков ошиблись - такого не ждали).

Я отдал фотокамеру Гудовскому - нельзя в такой момент отвлекаться. Подсчитал с помощью таблиц Кипина (известная тогда монография по динамике реактора) необходимую надкритичность для разгона с периодом 100 секунд. Оказалось 215 мм КО I. Посовещавшись с Е.Д.Воробьевым (известный физик-реакторщик и руководитель предприятий атомной отрасли СССР в 50-60-х годах; перед пуском ИБР-2 был приглашен И.М.Франком на должность начальника отдела ИБР-2), даю команду В.П.Пластинину (начальник смены реактора ИБР-2, участник пуска первого в мире пульсирующего реактора ИБР в 1960 году; ему было предоставлено почетное право остановить реактор ИБР-2 в 2006 году) поднять КО на 6 шагов (13,2 мм), а специалисту по расчету реакторов А.Д.Рогову, который сидел в измерительном центре ЛНФ, - запустить ЭВМ. Пластинин дает "добро" Сутулину, тот жмет кнопку хода КО вверх - и через 20 секунд мы увидели, как реактор "пошел" (жаргон реакторщиков, означает начало разгона реактора, постепенное увеличение скорости цепной реакции деления без вмешательства оператора).

Это произошло в 16.15 по моим часам. В оперативном журнале стоит запись: "В 16.20 реактор вышел на критичность". Расхождение во времени произошло из-за того, что Сутулин посмотрел на часы позднее, когда разгон уже шел вовсю; он продолжался минут десять. Ведь оператору нельзя было отвлекаться на записи в ответственный момент!

Эти несколько минут были для меня, пожалуй, самыми приятными за все время проекта и создания ИБР-2.

Ручная запись этого разгона у бригады Смирнова не получилась из-за организационной неразберихи. Вот вам и четыре танкиста!

Сутулин снизил КО. Мощность реактора стала уменьшаться. Первая на ИБР-2 самоподдерживающаяся цепная реакция была осуществлена!

Ю.А.Туманов (для тех, кто не бывал в Дубне - гроссмейстер фотографии) снимает, снимает и снимает. Вот он сделал такое забавное замечание: "Не разрушай мне группу академиков!" Вечером, уходя домой, я обратил внимание, что урна около пульта до краев наполнена коробочками из-под фотопленки...

Второй разгон осуществили с периодом 43,3 секунды (время удвоения мощности 30 секунд). В этот момент всех охватило радостное возбуждение: мощность росла на глазах. Дежурный техник В.Н.Грехнёв еле успевал переключать диапазоны "щелкуна" (динамика, подключенного к счетчику нейтронов). На этот раз пересчетчики во главе со Смирновым работали весело. Потом он сказал, что они и не заметили разгона, занимаясь цифрами.

Туманов последние полчаса вел непрерывную магнитофонную запись разговоров около рабочего места начальника смены и оператора. На следующий день, на банкете 1 декабря, он продемонстрировал "последние 50 секунд". На записи прослушивается нарастающая скорость щелкуна, хриплый голос Пластинина: "Период точно 50 секунд", голос Ананьева.

За полминуты до окончания разгона сработала предупредительная сигнализация. Все стали ждать аварийного сброса... Вот сработал один канал защиты по скорости счета (200 тысяч импульсов в секунду). Вот сработал второй, и сброс... Щелкун замолк, все зааплодировали, не сговариваясь. Потом, на ужине, кто-то из пусковой команды отметил: "Это был первый аварийный сброс, который вызвал аплодисменты".

Овации затихли, и Ананьев громко произнес: "Теперь все идут ко мне наверх выпить шампанского!" Рукопожатия, поздравления, мы с Ананьевым обнялись.

Через полчаса реактор был полностью заглушен, все участники пуска и зрители, 36 человек, встали за пультом, и Туманов сделал снимок. Рогов вбежал на пульт в последний момент (он выводил на телетайп данные цифрового реактиметра) и фотографировался, не снимая полушубка. Шампанское пили в кабинете Ананьева. В своем кратком тосте он сказал: "Мы долго шли к этому моменту, шагали мы всё быстрее, а шаги становились всё короче, пока, наконец, не стали по 1 миллиметру". Я отметил про себя, что эта фраза Ананьева и сегодняшний успех как бы продолжают его диалог с Ломидзе неделю назад. Тогда Ананьев по поводу ряда неожиданностей во время критсборки сказал: "Исследование нового реактора - это подъем на горную вершину, где впереди неизвестные опасности". А Ломидзе возразил: "Это - путешествие куда-то, но неизвестно куда: на гору или в яму". (Время показало, что шли мы все-таки в гору и достигли вершины через 20 лет упорной, порой нервной, но всегда интересной работы. Иногда даже получали благодарности.)

Позднее подошел Тишин и предложил рапортовать в партком. Франк же позвонил Боголюбову, и тот изъявил желание посетить ИБР-2 2 декабря. Разговорились о тотализаторе, и Блохинцев намекнул на "другой тотализатор, когда на карту было поставлено гораздо больше". Я напомнил о случае с Ферми при испытании первой атомной бомбы: была конечная и немалая вероятность того, что взрыва не будет, но физики скрыли это от генерала Гровса. И рассказал также, что в миниатюре это повторилось в Лыткарино во время наших опытов с экспериментальным плутониевым твэлом (об этом рассказано в одной из глав воспоминаний). В коридоре Д.И. приватно сообщил мне, что именно это он и имел в виду. На этом день 30 ноября, "несчастливый" 13-й день пуска, закончился.

Утром 1 декабря И.М. сделал сообщение о выводе реактора ИБР-2 в критическое состояние на Ученом совете ОИЯИ по низким энергиям. Рассказ его был построен по законам драматургии. Шла запись на магнитофон.

(Продолжение следует.)