Беседы с учеными

Б.М.Барбашов:

"Жизнь должна быть разнообразной"

В апреле известному физику-теоретику профессору Борису Михайловичу Барбашову исполнилось 85 лет. Пользуясь случаем, мы обратились к нему с просьбой поделиться воспоминаниями о ярких моментах жизни. Интервью, навеянное празднованием 70-летия Победы, долгожданной весной и, вместе с тем, переживаниями за судьбу отечественной науки и образования, - мы предлагаем сегодня нашим читателям.

- Я родился 26 апреля 1930 года в Москве, в семье служащего. И восьми лет, как тогда было принято, пошел в школу. В 1941 году я окончил 3-й класс, уехал в пионерлагерь, и там меня застало объявление о войне. Была интересна реакция взрослых на начало войны - считалось, что война неизбежно скоро кончится нашей победой, но, тем не менее, детей надо вывезти подальше от Москвы, не дай Бог, какой-то немецкий самолет прорвется и сбросит бомбы. Соответствующая организация договорилась, что нас примут в Тамбовской области, колхоз-миллионер в Кирсановском районе предоставит пионерлагерю необходимые условия.

Мне повезло, мать моя устроилась кастеляншей, и я поехал в эвакуацию не один. Так мы на летний период приехали в это хорошее место, и начались, что называется, все эти ужасы с наступлением. К сентябрю, когда мы уже пошли в местную колхозную школу, немцы оказались поблизости, то есть нас увозили подальше от опасности, но мы неожиданно оказались к ней ближе. Поэтому оттуда нас эвакуировали на Урал, в маленький город Красноуфимск, в 200 км от нынешнего Екатеринбурга. Везли в теплушках, комфортных вагонов не предоставлялось, все было отдано фронту. Теплушка - это грузовой деревянный вагон, в нем стоит печурка с трубой на крышу, а по бокам нары, чьи-то вещи…

Ехали в течение месяца, может и больше, потому что часто останавливались, пропуская все военные составы. Таким образом, на место мы добрались к началу зимы. В Красноуфимск к тому времени уже приехали эвакуированные из разных городов, детей было много. В школе я попал на последнюю парту, занятия проходили в третью смену, часто гасили свет, не хватало электричества. И представляете - полная темнота в классе, на столе учительницы стоит керосиновая лампа, немного освещает журнал или книгу, а все остальные как-то должны заниматься и учиться. Вот в таких условиях я учился в 4-м классе: сначала в одной школе, потом в другой, - что называется на колесах.

И в классе, наверное, было много учеников - свои, местные, и приезжие?

Конечно, и вот забавное воспоминание по поводу своих и чужих. Местные ребята принимали нас как трусов, которые убежали от трудностей, вместо того чтобы сражаться с немцами или как-то помогать фронту. И надо было доказывать свою храбрость. А доказательство состояло в следующем. Городок находился среди сопок, зимой на них выпадал двухметровый слой снега. И местные ребята говорили: "Сможешь на лыжах подняться на эту сопку, а потом спуститься?" А там никакой лыжни, просто выпавший снег. Самое страшное было спускаться, потому что если ты падал, то проваливался в рыхлый, неутоптанный снег, а лыжи оставались наверху, они же были привязаны к ботинкам. То есть ты внизу, а лыжи наверху, и ребята не собирались тебя вытаскивать, а наоборот, кричали: "Давай, вставай!" Отношения были своеобразные.

А материальные условия?

На карточку выдавали только хлеб, а, предположим, если мы шли на рынок, то на деньги там ничего не продавалось, все шло на обмен. Вы должны были принести какую-то вещь, скажем, ботинки, а вам за них предлагалось три литра молока, то есть происходил натуральный обмен. Поэтому эвакуированные так или иначе все свои вещи в итоге обменивали на продукты.

Короче говоря, когда я вернулся в Москву в 5-й класс, считалось, что в 4-м я где-то учился, но на самом деле мои знания были нулевые. А в Москве школьники один год не учились, поэтому в пятом классе оказались ученики, которые 4-й класс окончили еще до войны. И огромные усилия требовались, чтобы их нагнать; не то чтобы сравняться, а чтобы хоть что-то понимать на занятиях. В Москве не было центрального отопления, мы приходили из школы, разводили огонь в печурке, обедали тем, что оставляли родители, и разморенные садились на диван и засыпали. Это судьба многих детей войны.

Сейчас, понятно, взяли бы репетитора, а как тогда нагоняли тех, кто больше знал?

Учителя были очень хорошие, понимающие, помогали. И мы любили учителей. Где-то с 1943 года в школе на одной из перемен стали выдавать баранки. И у ребят возникала идея собрать все баранки и отдать учителям. Голодно было, но вот такое было хорошее отношение к учителю.

А что двигало детьми, откуда желание нагонять, получать знания вообще?

Другой путь, если оставить школу, вел в ремесленное училище, или ПТУ. То есть человек шел туда учиться и потом работал на заводе. Многие не хотели с 5-го класса идти на завод. И даже отчасти страх попасть в ПТУ, а с другой стороны и желание получить знания, двигали учениками. Тогда после 7-го класса можно было пойти в техникум, это уже среднее специальное образование. К тому же у детей не было желания проводить время во дворе - холодно, голодно. И многие из моих однокашников закончили 10 классов. В 7-м классе, когда война кончилась, стало легче.

Как же в таких условиях вы в итоге выбрали своей профессией физику, один из самых сложных предметов?

В пятом классе, конечно, о физике речи не было, надо было удержаться и догнать своих однокашников. Но постепенно, помногу занимаясь, практически не гуляя, это удалось. А по мере того как знания пополнялись, появлялись хорошие учителя, которые смогли привить интерес к истории, математике, и позже к физике. В итоге возникло желание идти на физфак МГУ. Причем я не был медалистом, сдавал вступительные экзамены. Конкурс был очень большой, потому что в 1948 году еще поступали демобилизованные молодые люди, которых принимали не то чтоб без экзаменов, но на льготных условиях. Я выдержал эти экзамены и поступил. И в университете я вздохнул полной грудью - время появилось свободное, разнообразные занятия, были очень хорошие преподаватели.

А вы ведь тоже много лет преподавали. На ваш взгляд, чем можно поддержать интерес к учебе и получению знаний?

Опыт преподавания у меня большой. Начал я в филиале НИИЯФ МГУ, на кафедре моего учителя Д.И.Блохинцева. В этот филиал шли студенты из Москвы, их "приманивали" ядерной физикой, ускорителями. И многие из них стали работать и работают до сих пор в ОИЯИ.

Затем я преподавал в Тверском университете на физическом факультете, была хорошая связь ОИЯИ с этим вузом. Там положение было другое, потому что у студентов такой мотивации - остаться в хорошем научном центре - не было. Их распределяли в школы, разные институты. Но среди них тоже попадались толковые студенты, их брали в ОИЯИ, сами преподаватели приезжали в Дубну, я подготовил одного доктора наук. То есть это был небесполезный период моего преподавания.

А потом меня пригласили в университет "Дубна". И тут я столкнулся с другим контингентом ребят - по-моему, они до конца не поняли, чего хотят: физиками стать или изучить компьютер... Но, по-видимому, у них одним из главных желаний были хорошие заработки, легкие условия и так далее. Это подтверждается тем, что из университета "Дубна" в нашу лабораторию практически никого не приняли. Во-первых, очень слабый отбор, ребята из Конаково и Кимр с низкими показателями на Москву рассчитывать не могут. И когда им говорят, что на физфак поступить легче, чем на юридический, они идут сюда. Вот такая ниспадающая линия моего преподавания.

А, на ваш взгляд, можно поднять престиж кафедры теорфизики в нашем университете?

Студенты стали очень практичные - они думают, чем будут заниматься после окончания университета, как сложатся жилищные условия. Поэтому когда вы говорите о престиже, это означает - кого-то оставили в хорошем научном центре, предоставили жилье. А сейчас этого нет. Остаются некоторые действительно преданные своему делу. Сейчас престиж, мне кажется, должен определяться тем, как молодой человек сформировался до поступления в университет. Он знает, что должен быть не юристом, а физиком, или не биологом, а математиком. С таким твердым убеждением он способен преодолевать трудности. А искать легкой жизни - это не мотивация.

Раз у нас разговор получается в образовательном ключе, расскажите о своем учителе.

Д.И.Блохинцев был профессором университета, и я оказался одним из его дипломников. И вот, кстати, еще об условиях моей учебы: он был директором института в Обнинске, где строилась первая атомная станция. И Д.И.Блохинцев сказал нам, дипломникам: "Если хотите чаще со мной встречаться и обсуждать работу, вам надо быть в Обнинске, а не в Москве". И ради того, чтобы не потерять такого руководителя, мы поехали жить в Обнинск, хотя студентам, конечно, лучше учиться в Москве. Тема моей дипломной работы была такова, что в Обнинске ей заниматься было трудно, там ядерный реактор, атомная станция, а у меня диплом по теории поля. Надо было либо менять квалификацию, либо идти в другой институт, который занимается элементарными частицами и теорией поля. Таким образом, в 1954 году я оказался в Дубне, а в 1956 году Д.И.Блохинцев пришел сюда директором. Я работал в его секторе, и мы постоянно взаимодействовали.

А у вас много учеников?

Когда я преподавал, у меня были аспиранты. Первым был В.Н.Первушин, потом В.В.Нестеренко, А.М.Червяков, сейчас за границей, человек пять-шесть, которые защитили кандидатские, пройдя аспирантуру, некоторые уже докторские защитили. И вот видите, как люди растут, - сначала начальником сектора был Д.И.Блохинцев, потом я, потом В.В.Нестеренко, теперь Ирина Григорьевна Пироженко. Пока она у нас единственная женщина начальник сектора в ЛТФ.

Боюсь показаться бестактной, но чтобы отмечать такой юбилей, надо знать о жизни что-то важное...

Как прожить до 85 лет, вы хотите спросить?

Пусть так...

Тут рецептов нет. Я бы сослался на своего учителя, он был не только выдающимся физиком, но и мудрым человеком. Дмитрий Иванович всегда повторял - никогда не нужно "пере": переедать, пересыпать, перебарщивать и так далее. И я вижу в этом основное, что от человека требуется для долгой плодотворной жизни. Если он ничем не злоупотребляет, это уже обеспечивает нормальную жизнь. А уж что ему от природы дано - это от него не зависит, я имею в виду заболевания, обстоятельства и так далее. И конечно, жизнь должна быть разнообразная. Мне, к примеру, очень много пришлось поездить по миру - и в конференциях участвовать, и работать. Поездки в каком-то смысле обновляют человека и как-то его подстегивают, он видит вокруг себя других людей, их обычаи. В Китае, например, меня поразила тщательность питания: палочки вместо ложек, вместо хлеба рис. Это не то чтобы дисциплинирует человека, но показывает, что есть ценного у других и что можно перенять для себя. Или взять Европу - там нет пьянства, умеренность во всем...

В одной из наших газет, кажется, в 1999 году, я читала ваш отзыв на события в Югославии, когда начались бомбардировки НАТО, а вы работали с физиками из Белграда. Вы поддерживаете отношения с теми учеными?

Нет, этот человек умер, фамилия его Николич. Он приезжал сюда.

А вообще у вас есть друзья среди иностранных коллег?

Дружбой это не назовешь, скорее, взаимные интересы. Я был в Англии, в университете Кентербери, один из профессоров этого университета, Льюис Райдер, несколько раз приезжал сюда. Западные люди не настолько общительные, чтоб приезжать с женами, детьми. Они более деловые - едут, чтобы что-то узнать, обсудить, и приглашают, соответственно, того человека, который им нужен.

И к вопросу об умеренности во всем. А как быть с обстоятельствами, которые вводят человека в гнев? Нам каждый день приходится сталкиваться с несправедливостью, грубостью.

Я собой не умею владеть в этом смысле. Некоторые умеют не обращать внимания, подавлять в себе гнев. Я не могу, такая нервная система.

Галина МЯЛКОВСКАЯ