К 75-летию битвы под Москвой

"Наши потомки будут завидовать нам..."

Фронтовые письма Вадима Васильевича Волкова, ветерана Лаборатории ядерных реакций, заботливо сохранила его супруга Анна Борисовна Гуськова. Вместе они прожили более 65 лет, отметив три почетных свадьбы - серебряную, золотую и бриллиантовую. В эти дни, когда в стране вспоминают о битве под Москвой, 75 лет назад развеявшей миф о непобедимости фашистских армий, нам просто повезло получить для публикации эти письма "из рук", а точнее по электронной почте от Юрия Цолаковича Оганесяна. В МГУ Вадим Васильевич проучился один год. Начавшаяся война прервала учебу. В октябре 1941 года комсомолец Вадим Волков добровольно ушел в истребительный батальон, а затем был направлен в лыжный батальон. Участвовал в боях под Волоколамском. Так начинался его боевой путь от Москвы до Кёнигсберга. Участвовал в Орловско-Курской битве, в освобождении Белоруссии, в боях в Восточной Пруссии, встретил весть о Победе на сопках Манчжурии. Воевал рядовым в пехоте, командиром минометного взвода, минометной роты стрелкового батальона. Был дважды тяжело ранен в боях за оборону Москвы и за освобождение Белоруссии. Закончил войну в звании старшего лейтенанта.

10.10.1942. Здравствуй, Аня! Узнал твой адрес и спешу написать. Больше года прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Как сильно все изменилось за это время. Сколько пришлось перенести и испытать. Как сильно отодвинулось назад прошлое.

Коротко о себе: кажется, 28 июня отправились на оборонные работы. На Десне строили укрепления. 3 месяца работал землекопом. Работали по 12 часов. Приходилось трудно, но ребята были крепкие - выдержали. 28 сентября вернулся в Москву, наших никого нет, Тушино словно чужое. 5/Х получил повестку и отправился в армию. Обучался в Гороховцах, Арзамасе, Горьком. Учили на лыжника. В конце декабря отправили на фронт, и знаешь, какой случай, еду в теплушке, ночь, и вдруг вижу: мимо вагона проплывают знакомый туннель, авиатехникум, Трикотажная и другие знакомые места. Из Павшино маршем двинулись за Волоколамск. Холода стояли адские. Начали наступление. Был ранен, в одной деревушке ночью столкнулись нос с носом с немцами. Одна пуля руку прострелила, другая - разрывная - влетела в один бок и вылетела из другого, вырвав приличной кусок. После госпиталя начинается период учебы. До этого был рядовым. После попал в учебный батальон. Учились, стоя во 2-м эшелоне, немцы км за 3, 4. Присвоили звание ст. сержанта и оставили в нем. Сам стал готовить - сделал один выпуск, причем мое отделение заняло 1-е место по учбатальону. Отправили на 2-месячные курсы младших лейтенантов. Вот уже 1 мес. 5 дней прошло. (Да, ведь я в учебном батальоне переквалифицировался и сейчас по специальности минометчик). Учусь лучше всех. Помогает хорошее знание математики. Так что если выпустят - лейтенантом...

Крепко жму руку. С удовольствием поцеловал бы. - Вадим.

22.11.1942. ...Твое письмо вызвало во мне столько чувств и воспоминаний. Вспомнилось "доброе старое время". Каким далеким и странным кажется оно теперь. Но в нем у меня осталось много дорогого, прекрасного, связанного с тобой, может быть, наивного, но которое я полностью оценил позднее и которое, может быть, и не повторится. В этих воспоминаниях ты занимала самое светлое место...

Эти полтора года настолько богаты событиями, столько в течение их пришлось пережить и испытать, что они составляют целую полосу, оттесняющую прошедшее далеко назад. Ты просишь написать поподробнее. Изволь. Начну с самого начала.

Последний экзамен по физике я сдал досрочно 23-го июня. Несколько дней охраняли Московскую обсерваторию, циркулируя вокруг нее с учебными винтовками. Потом наш университет объявил себя мобилизованным, и 26 или 29 (сейчас точно не помню) с Киевского вокзала мы отправились на оборонные работы.

Между прочим, в эти дни мне кто-то сказал, что ты уехала в Ивановскую область. До места (граница Орловской и Смоленской области, р. Десна) ехали целых три дня; на одной из станций встретился с Романом, он ехал также в нашем эшелоне, сплошь состоявшем из московского студенчества. Настроение было странное, и верилось, и не верилось, но, в общем, был выбит из нормального состояния. Дня через три приступили к работе. Мы строили укрепленную линию по реке Десне, рыли противотанковые рвы, эскарпы, контрэскарпы, ставили точки. Рабочий день был 12-14 ч. при палящем солнце, это было довольно трудным делом, если учесть, что большинство из нас взялись за лопату впервые, а землю приходилось выкидывать до 3-3,5 м. Особенно приходилось мучиться с черной глиной и гравием, столкновение с песком было праздником. Но надо сказать, что работали мы на совесть. Закончить первым свой участок было делом чести. Могу похвалиться, что наша бригада половину всех карьеров вырыла первой. Зато придя домой, мы падали как убитые и ни мычание коровы, ни истошные крики петуха, обитавших с нами, не могли потревожить нас...

Прошло лето, наступила осень, мучительно хотелось домой, в Москву. Наконец, в конце сентября нас отправили назад. Ну, можешь представить, что я почувствовал, когда снова оказался в уютной, родной домашней обстановке. Тушино показалось чужим, завод уехал, знакомых - никого, на дворе осень - скучно, тоскливо. Но в Москве побыть мне удалось недолго, по комсомольской линии направили в лыжный батальон.

29 декабря выехали на фронт. Новый год встречали в поезде; погрызли колхозных сухариков, что было весьма кстати, ибо при одной походной кухне на весь батальон (более 500 чел.) и далеко не блестящей организации питания нам часто приходилось туговато. К Москве подъехали со стороны Курского вокзала, но потом поезд перевели на Калининскую ж.д.., так что я ни от кого за это время не получил ни одного письма.

Доехали мы до ст. Нахабино. Выгрузились. Мороз невыносимый (как потом узнали, 43°). Руки, ноги, весь просто коченеешь. Эх, какими же уютными показались нам наши тесные теплушки. Ночь лунная, снег блестит, ни малейшего ветерка, холодная безжизненная картина. Мы двинулись в путь по Волоколамскому шоссе (между прочим, прошел мимо школы, в которой я учился во 2-м классе). Шли всю ночь. Тяжело нагруженный, с лыжами в руках, я чувствовал себя словно в каком-то тяжелом сне. Но под утро, когда начало рассветать, настроение резко поднялось, исчезла усталость, стало даже весело. Остановившись на час и слегка перекусив, мы двинулись дальше. Шли весь день и половину ночи. Стояла ясная солнечная погода...

Интересное зрелище представляли наши батальоны: бойцы сняли вещмешки и другое снаряжение, соорудили из лыж нечто наподобие саней, приделали веревки и потащили. Пулеметчики забирались на машины, а сзади, громыхая и болтаясь из стороны в сторону, летели волокуши с пулеметами и коробками... Мы подвигались все ближе к фронту...

Деревни, из которых выбили немцев, были почти полностью сожжены. На месте боев валялись трупы лошадей, убитые. Скрючившись, скованные морозом, побелевшие, они застыли в тех позах, в которых нашла их смерть, отдельно валялись обезглавленные туловища, головы, руки, ноги и просто куски человеческого тела. Над полем висел еще не рассеявшийся запах гари и пороха. Ночью зарева горящих деревень, темно-багровые, колеблющиеся. Все это производило неприятно-жуткое, странное, не передаваемое словами впечатление. Настоящее содержание войны - смерть и разрушение, столь часто скрываемое за романтикой и героикой, представилось здесь во всей полноте. Да, пройдет десяток-другой лет, и наши потомки будут завидовать нам, вот, дескать, в какое прекрасное время вы жили. Время сотрет для них все трудности, лишения и невзгоды войны, да и разве сможет оценить всю тяжесть их человек, который их не испытал. Для них война - это подвиги, романтика, блестящие планы и операции полководцев. Но хватит об этом, а то, чего доброго, письмо и не дойдет до тебя, самое худшее, что может быть.

С подходом наших лыжных батальонов (мы вошли в состав 2-й кавалерийской гвардейской дивизии) началось наступление. Состояние, когда я шел в первый бой, - странное спокойствие, спокойствие, которого я в жизни никогда не испытывал. В то, что могут убить, не то чтобы не верилось, но просто не представлял, что это может случиться. Однако свист пуль, отвратительное шлепанье мин и жужжание осколков, убитые и стонущие товарищи показали вскоре, что смерть - реальная вещь, которая заставляет с собой считаться. Мы захватывали одну деревню за другой. Наш батальон действовал обычно по флангам и тылам. В последнем бою, когда я был ранен, мы столкнулись с немцами буквально нос к носу. Подъезжаем к деревне, - я уверен, что фрицев там нет, а то ведь они нас обстреляли бы (правда, дело было часа в 4-5, темно, мы в маскировочных костюмах). Вдруг слышим немецкую речь. Командир командует вперед - "Ура!". Но "ура!" не получилось. Первые, я в том числе, вылезли на улицу, а середина и тыл еще только подтягивается. Получилась гармошка. Завязалась перестрелка (атака-то захлебнулась). Немцы от нас метров 25-30. Палим друг в друга. В темноте трудно разобрать, целюсь в середину кучи, слышны крики, команды их офицеров. Немцы притащили пулемет и давай поливать вдоль улицы - снопы трассирующих пуль. Я да еще человека три, перескочившие на ту сторону, оказались отрезанными. А тут как назло начало светать, немцы нас, вероятно, рассмотрели.

Как прострелило левую руку, не заметил сгоряча, но когда разрывная ударила в бок, почувствовал так, словно молотом ударило, сразу осел; а тут немцы пошли в контратаку, ну, думаю, попаду в плен - не особенно приятная перспектива. Переваливаясь с боку на бок, согнувшись в три погибели, перескочил улицу (как не добавили - удивляюсь). Зашел в первый дом, упал на лавку. "Разрезайте!" - говорю. Хорошо, что был пакет, перевязала хозяйка-старушка. У ней я пролежал дня 2 (немцев перебили); боль - невыносимая. Пуля вырвала здоровый кусок, как раз в том месте, которое все время колеблется при дыхании. Были времена, когда я просто задыхался. Нестерпимая боль доводила до того, что я просто рад был бы умереть, чем мучиться. Нельзя было ни повернуться, ни головы поднять.

Потом начались странствования по госпиталям. Пока ехали на санях от хозяйки до первого медпункта, налетел самолет, пуля расщепила дугу, но мы остались целы. Ну, время подходит к концу, сейчас уже 11 часов, мы у хозяйки товарища (нас трое), завтра должны быть в части на передовой, так что о дальнейшем коротко.

Попал в учебный батальон, получил звание старшего сержанта по специальности минометчика (переквалифицировался). За отличные успехи был оставлен, сам выпустил целое отделение - четырех ст. сержантов, трех сержантов и одного младшего. В начале сентября отправили на курсы младших лейтенантов, два месяца учился. Учился лучше всех. Проводил политзанятия и часто занятия по матчасти. Потом попал в резерв. Дней 20 проотдыхал. Сейчас получил назначение ком. минвзвода, завтра должен быть на месте.

Итак, снова начинается боевая жизнь. Что она несет и чем закончится? "Поживем - увидим". "Будем надеяться на лучшее".

Вадим

P.S. (По подписанному обратному адресу не отвечай).

***

После победы Вадим Васильевич вернулся в Москву и был восстановлен студентом 2-го курса физфака МГУ. В 1950 году он получил диплом с отличием. Потом - аспирантура, работа в Институте физических проблем. В 1956 году началась работа в Лаборатории измерительных приборов Академии наук (ЛИПАН, ныне "Курчатовский институт") в секторе Г.Н.Флерова. С 1960 года - сотрудник Лаборатории ядерных реакций ОИЯИ. За годы работы в ЛЯР Вадим Васильевич сделал блестящую научную карьеру, получив степень доктора физико-математических наук и звание профессора. Скончался 22 апреля 2016 года.