Современные мемуары

Встречи с Понтекорво

Уважаемая редакция! Работа в удаленном режиме и вследствие этого длительное пребывание дома позволили оживить в памяти некоторые события прошедших лет. Предлагаю вашему вниманию заметку о встречах с Бруно Понтекорво, в которой я вспоминаю некоторые эпизоды в период совместной с ним работы. Сейчас, правда, нет явного повода для таких воспоминаний (его день рождения в конце августа), поэтому передаю этот материал на ваше усмотрение.

С уважением, Анатолий Куликов

О Бруно Максимовиче Понтекорво как ученом написано не раз. Я расскажу немного не о его научной деятельности, а постараюсь передать свои впечатления о человеке, с которым посчастливилось встречаться.

Мне очень повезло довольно тесно общаться с Бруно Максимовичем, хотя по молодости я тогда не ценил этого в должной мере. Первое знакомство с ним состоялось еще в студенческие годы. На третьем курсе физфака МГУ нам предстояло распределение по кафедрам для дальнейшего обучения. Я выбрал для себя кафедру физики элементарных частиц, и не только из-за того, что меня привлекала эта тематика, но также и потому, что там работал Понтекорво - знаменитый физик с необычной фамилией и загадочной биографией. Это было еще более притягательно.

В Дубне, где мы учились последние два университетских года, Понтекорво читал нам лекции по физике элементарных частиц, а вскоре после нашего переезда в Дубну он стал уже заведующим кафедрой. Мы обращались к нему, естественно, по имени-отчеству, но между собой всегда называли его Бруно, никак не из-за недостатка уважения, а для краткости. Он никогда не важничал, изображая из себя выдающегося ученого (хотя по существу как раз таким и являлся), и был достаточно прост в общении. Бруно Максимович не отличался особой придирчивостью к студентам на экзаменах, но явных бездельников не любил - а такие хоть и редко, но встречались. Однажды я был свидетелем того, как он сказал такому студенту: "Я делаю свою работу - читаю вам лекции. А вы не выполнили свою - не подготовились к экзамену. Я не могу терять время и приходить еще раз из-за того, что вы не готовы, у меня много других дел. Поэтому, если хотите пересдать, то через неделю я поеду в Москву, и там в поезде по дороге можете сдавать мне экзамен". Когда мы защитили дипломные работы, решили устроить прощальную вечеринку в филиале НИИЯФ МГУ и пригласили на нее некоторых своих профессоров: Понтекорво, Подгорецкого, Тяпкина. И они все пришли!

1963 год. На лабораторном семинаре. Фото Юрия Туманова.

Потом, в аспирантуре МГУ, Понтекорво сначала номинально числился моим руководителем, а фактически я работал в группе Л.Л.Неменова, который поручил мне разрабатывать компьютерные программы (тогда на Алголе!) для обработки треков с оптических искровых камер и заниматься обработкой этих данных. Мне это было не очень интересно, хотелось заняться настоящей экспериментальной работой, с детекторами и аппаратурой. Время от времени Бруно Максимович спрашивал у меня, как дела, и однажды я сознался, что мне хотелось бы чего-то другого. И тут мне страшно повезло: у него появилась идея эксперимента по поиску новых метастабильных частиц на недавно заработавшем ускорителе в Протвино, где была достигнута рекордная на то время энергия протонов 70 ГэВ. И организацию этого эксперимента он поручил мне!

Началась совсем другая жизнь: написание проекта, его прохождение через все инстанции в ОИЯИ и ИФВЭ, что без непосредственного участия Понтекорво было бы невозможно. Затем создание с нуля экспериментальной установки со всеми детекторами и электроникой, согласование проекта с разными службами ИФВЭ, наконец, сеансы на ускорителе в Протвино. Понтекорво помогал на всех этапах. В те времена на все необходимые для работы ресурсы: материалы, оборудование, - надо было подавать заявки не менее чем за год (!). Причем без всякой гарантии их получения, так как было неизвестно, будут ли для конкретной организации выделены так называемые "фонды", распределяемые где-то наверху. Так вот, практически на все необходимое - осциллографы, сцинтилляторы и прочее - Бруно Максимович писал письма с просьбой предоставить это, как тогда называлось, "в порядке оказания технической помощи". Благодаря авторитету Понтекорво ему почти никогда не отказывали, иначе подготовка эксперимента растянулась бы на годы, что грозило потерей актуальности исследований.

Программа экспериментов на ускорителе рассматривалась и утверждалась на НКС, Научно-координационном совете ИФВЭ, на заседания которого мы не раз ездили вместе. В то время, в начале 70-х, в Протвино была только одна небольшая гостиница. В период заседаний НКС в ней размещали исключительно членов совета. Для меня места там, разумеется, не было. Тогда Бруно Максимович нашел такой выход: ему всегда выделяли двухкомнатный люкс, и он предложил мне занять вторую комнату в его номере. Два-три раза мы так и делали.

Однажды мы вдвоем возвращались из Протвино на личной "Волге" Понтекорво, причем он был за рулем. Ему надо было заглянуть в свою московскую квартиру, поэтому ехали через центр. При подъезде к Москве Бруно сказал: "Так, сейчас здесь будет одна площадь, там все время меняют схему движения, я уже несколько раз попадал не туда, куда надо. Но сейчас я точно знаю, я тут совсем недавно был". Выезжаем на площадь и оказываемся на встречной полосе... Опять поменяли! Конечно, свисток, появился милиционер. Я не слышал, о чем они говорили, но милиционер отпустил его с миром, без штрафа.

После получения первых результатов мы вместе были в Ленинграде на сессии Отделения ядерной физики Академии наук. Меня поселили в обычную гостиницу, а Понтекорво куда-то в другое место. На следующий день он мне говорит: "Вы не представляете, где я живу! Я никогда не жил в таком месте. Вы обязательно должны прийти посмотреть!" Пошли к нему. Его поселили в старинном доме недалеко от Зимнего дворца в однокомнатную квартиру, которая, как оказалось, использовалась в качестве гостиницы для особо почетных гостей. Там была огромная, не меньше 40 метров, комната с камином, лепниной и старинными картинами, прямо филиал Эрмитажа. Он искренне хотел поделиться со мной своими впечатлениями...

У Бруно я научился культуре написания научных статей. Для меня было неожиданным, что он, всегда говоривший по-русски с сильным акцентом и даже иногда просивший подсказать какое-нибудь слово, нередко отмечал у меня (русского!) в моих первых работах стилистические ошибки.

Однажды произошла забавная история. При подготовке публикации мы заспорили насчет какой-то ссылки из литературы. Каждый стоял на своем, и в конце концов Бруно сказал: "Хотите пари? На коньяк?" Я согласился. Но он, видимо, подумал, что неловко ему, академику, спорить с бедным аспирантом на что-то материальное. И сразу поправился: "Нет, не надо коньяк, давайте на честь!" - "А это как?" - "А вот так: кто проиграет, тот потеряет честь!" И тут же принялся подтрунивать надо мной: "Ай-ай-ай, такой молодой человек, и потеряет честь, как не стыдно! Мне-то уже все равно, я старый, а вы - ай-ай-ай!"

Вечером я пошел в библиотеку, нашел нужную ссылку и утром принес Бруно. Он был чем-то занят, рассеянно посмотрел на ссылку и сказал: "Да, вы были правы". Но внезапно вспомнил про пари, вскочил, смешно затопал ногами и закричал, хватаясь за голову: "Я потерял честь! Какой позор, я потерял честь!!" Редко люди его уровня ведут себя вот так на равных с другими, независимо от положения.

А еще благодаря ему я не попал в армию. На втором году аспирантуры, когда эксперимент в Протвино только начинался, я получил повестку из военкомата о том, что меня в качестве офицера запаса призывают в армию на два года. Это казалось крахом. Не то чтобы я боялся - никаких "горячих точек" тогда не было, я призывался не рядовым, а офицером, да и про дедовщину тогда не было известно. Но это значило на два года прервать свою работу по профессии и, как я тогда думал, безнадежно отстать от сверстников (в этом я ошибался, как показал пример некоторых моих однокурсников). Да и с экспериментом возникли бы большие проблемы.

Я пошел к Бруно. Он очень озаботился и сказал: "Надо попробовать что-то сделать, есть один вариант". И рассказал, что однажды был в гостях у Тины Асатиани, известного армянского физика. На день рождения к ней пришло много высокопоставленных генералов, с которыми он там познакомился. ("Там все были с золотыми погонами!") И вот Бруно Максимович решил позвонить в Министерство обороны одному из них. Пробиться туда было непросто - Ирина Григорьевна Покровская, секретарь Джелепова и Понтекорво, очень грамотно и артистично это сделала. Бруно сказал генералу, что я ну вот ужасно как нужен ему для проведения этого эксперимента. Они договорились, что Понтекорво напишет в министерство письмо по этому поводу. Через некоторое время в военкомат пришло распоряжение (и копия к Бруно) из Генерального штаба сухопутных войск СССР о том, что мне предоставляется отсрочка от призыва. Больше военные меня не трогали.

1976 год. Б.М.Понтекорво, А.М.Петросьянц, Д.И.Блохинцев на Международной конференции по физике высоких энергий в Тбилиси. Фото Юрия Туманова.

Бруно Максимович очень ответственно относился к своей деятельности в качестве заведующего кафедрой МГУ. В период моей работы в дубненском филиале НИИЯФ МГУ мне нередко приходилось обращаться к нему по разным вопросам, связанным со студентами. Когда я заходил к нему в кабинет, он, как правило, был занят, и его первые слова ко мне были: "Вы по каким делам - по научным или учебным?" Если дело касалось науки, то он назначал мне время для встречи. Если же вопрос был связан со студентами, то он сразу откладывал свою работу и принимался за решение возникших учебных дел. Ему казалось, что он недорабатывает как завкафедрой, хотя это было совсем не так. Когда Бруно серьезно заболел, он хотел сразу оставить кафедру: "Как же я могу оставаться заведующим кафедрой, если буду не в состоянии читать лекции", - говорил он. Ссылки на то, что немало заведующих на физфаке сами лекций не читали, его не убеждали. С большим трудом его уговорили остаться заведующим еще на некоторое время.

В Москве на физическом факультете регулярно выпускалась большая стенгазета "Советский физик". Однажды, незадолго до распределения по кафедрам, там появилась заметка Понтекорво под названием "Теоретики и экспериментаторы". Суть заметки была такова. Среди студентов, писал Бруно Максимович, бытует мнение, что в теоретики берут студентов с хорошими отметками, они - "умные", а экспериментаторы - те, кого не взяли в теоретики. На самом же деле у нас готовится слишком много теоретиков, писал он, в то время как профессию теоретика можно сравнить с профессией египтолога: если он не является выдающимся специалистом в своей области, то его работа бессмысленна и со временем будет забыта. С другой стороны, даже достаточно скромный, но надежный результат, полученный экспериментатором, навсегда останется в банке знаний, накопленных человечеством. Заметку Бруно Максимович завершал словами: "Возникает вопрос - какую же профессию я хвалил, теоретиков или экспериментаторов? Мой ответ - обе, а выбирать вам".

Сейчас, наверное, не все согласились бы с такой оценкой теоретиков, но это писалось, когда еще не было компьютеров и Интернета, поэтому и условия работы были существенно иными.

В Лаборатории ядерных проблем Бруно Максимович был начальником отдела слабых и электромагнитных взаимодействий. Хотя в то время я административно числился в филиале НИИЯФ МГУ, но мое основное рабочее место было в ЛЯП в его отделе, и я видел, что ко всем он относился с равным уважением. У него было правило: перед праздниками, в последний рабочий день, обходить все помещения отдела, чтобы лично поздравить всех сотрудников.

В последние годы его жизни мы встречались уже реже. Но двадцать лет контактов оставили у меня незабываемые и светлые воспоминания.