Современные мемуары

Евгений Шабалин

"Вы чересчур эмоционально управляете реактором,
Евгений Павлович!"

Воспоминания инженера-физика

(Окончание. Начало в №№ 38, 39, 41, 43.)

Интересные люди, интересные истории

С Дмитрием Ивановичем Блохинцевым связано немало интересных, а часто и поучительных моментов моей жизни. Расскажу лишь о двух из них.

Однажды во время пуска ИБР-2 к нам приехал начальник отдела науки ЦК КПСС некто Гордеев, плюгавенький человек с болячкой на лысине. Дмитрий Иванович заранее предупредил нас, что это самый главный по науке в СССР. Мы втроем оказались в лифте здания ИБР-2. Вдруг Гордеев говорит Блохинцеву: "Всё, как вы мне рассказали, что планируется делать на реакторе, это чепуха. Вот если бы вы могли на нем создать черную дыру... Можете?" - "Постараемся", - ответил Дмитрий Иванович. Я очень удивился и позже спросил ДИ, зачем он так ответил, ведь невозможно смоделировать черную дыру. "Вы не знаете этих людей, Женя! Им главное услышать согласие в ответ, чтобы хорошее впечатление осталось, а остальное они все забудут". Такая вот житейская мудрость.

С житейской мудростью Блохинцева-человека, не начальника, я впервые познакомился в аэропорту Шереметьево, когда мы отправлялись на международный симпозиум по импульсным реакторам в Японию в 1976 году. Тогда только что ввели медицинские сертификаты, а мы оказались без них. Нас повели делать прививки. Дмитрий Иванович показал удостоверение, то ли Героя Социалистического Труда, то ли члена-корреспондента АН СССР, и от него отстали. "А вот этому, - указали на меня, - мы сделаем!" Я стал было возражать, но Блохинцев мне мигнул: "Соглашайтесь". Прививку сделали наподобие реакции Манту, царапая кожу. Когда мы вышли из медкабинета, Дмитрий Иванович быстро достал одеколон и кусочек ваты и отправил меня с этим в туалет "стирать" только что сделанную прививку: "Чтобы не заболеть от нее в Японии". Тот, кто жил в те времена, поймет, почему я тревожно озирался в кабинке туалета - не следит ли за мной скрытая камера?

50-летие открытия нейтрона. Оно праздновалось в Тринити колледже в Кембридже. Там в 1932 году ученик Резерфорда Джеймс Чэдвик проделал свои знаменитые опыты. Я мог бы и не попасть на это торжество. Началось с того, что приглашенный туда Нобелевский лауреат Илья Франк решил не ехать (или решил не он?) и предложил меня в состав делегации от ОИЯИ. Приехали в Шереметьево. В те времена была практика - заграничный паспорт не выдавали на руки, его привозил в аэропорт сотрудник Госкомитета по использованию атомной энергии непосредственно перед регистрацией. Вручают мне паспорт, раскрываю - на фотографии хмурое лицо мужчины, ничем не напоминающее мое. "Это же ваш паспорт", - утверждает чиновник ГКАЭ. - "Виза в Англию есть, ФИО ваши". ФИО действительно мои. Смотрю на отметки о прежних загранкомандировках - преобладает Италия, где я никогда не бывал. Тут я понял, в чем дело. МИФИ одновременно со мной закончил мой полный тезка, даже с той же датой рождения, и тоже школьный медалист. Нас путали еще при поступлении в институт. "Разумеется, это происки Госкомитета. Подстроили, чтобы я не ездил в Англию", - подумал я. Как мне потом объяснили, на полках архива ГКАЭ наши досье стояли рядом, и моего тезку оформили вместо меня. Владислав Иванович Лущиков, руководитель делегации ОИЯИ из трех человек, напрасно пытался уговорить офицера погранслужбы, и я остался в Москве. В течение следующего дня чиновники ГКАЭ с нуля оформили мне паспорт и визу. Вечером я уже сидел в самолете, а в полночь подъехал на такси к воротам средневекового здания Тринити колледжа. Утром, завидев меня на лестнице здания, Слава Лущиков чуть не перекрестился. "Я подумал, что мне чудится!" - сказал он. Настолько невероятным казалось мое скорое прибытие - ведь обычно оформление шло несколько месяцев. Так что я успел доложить высокому собранию о создании уникального реактора ИБР-2, осмотрел лабораторию, где великий Резерфорд в темноте наблюдал вспышки рассеянных ядрами альфа-частиц, увидел холодильные машины молодого Петра Капицы. И даже попробовал экзотический авокадо на торжественном обеде в знаменитой столовой колледжа, убедившись, что актер Филипенко верно передал ощущения человека, впервые отведавшего этот "фрукт". На обратном пути в Лондоне нам не удалось найти домик Шерлока Холмса на Бейкер-стрит - оказалось, что лондонцы не знают такого человека! Зато мне повезло сфотографироваться с Маргарет Тетчер (в музее мадам Тюссо), а Славе Лушикову - искупаться в Темзе, не снимая костюма, - ступеньки лестницы оказались хорошо подготовленными для экстремального быстрого спуска к воде. Такой вот юбилей... Часы с крутильным маятником, купленные в Кембридже за 18 фунтов, до сих пор крутятся - жизнь продолжается.

Евгений Дмитриевич Воробьев однажды рассказал мне об одном происшествии на химическом комбинате "Маяк" в конце 40-х или в начале 50-х, где он был тогда научным руководителем. На комбинате готовили ядерное топливо для промышленных реакторов и атомных бомб со строгим учетом делящегося материала. И в тот злополучный день обнаружили пропажу одного блочка с 200 граммами урана. Поиски не привели к успеху. Кто-то донес (а таких людей, безусловно, было немало на комбинате) об этом "наверх". Сидит Евгений Дмитриевич в своем кабинете, и вдруг врывается генерал с криком: "Если за полчаса не найдете уран, я тебя расстреляю!" - и кладет на стол пистолет. Это был Мешик, один из самых свирепых псов Берии. "Можете, Женя, представить мое состояние!" - вспоминал Евгений Дмитриевич. Весь комбинат был брошен на поиски урана. И блочок нашли. Он лежал в траве на рельсах. Его, не заметив, уронили при погрузке вагонов. Вот такие были времена.

Виктор Владимирович Орлов, один из ведущих реакторщиков СССР и России, был научным руководителем моей дипломной работы в Обнинске. В 1986 году он вошел в состав комитета, организованного для установления причин Чернобыльской аварии. Как известно, на ЧАЭС было два взрыва: сначала произошел всплеск мощности, а потом - гигантский взрыв, который все разнес. Его объясняли химическим взаимодействием циркония и паров воды. У меня же было свое, чисто физическое объяснение аварии, которое я передал Орлову, и тот представил на комиссии. К моему разочарованию, гипотезу сочли не актуальной. Лет двадцать назад В.В.Орлов предложил новую концепцию развития атомной энергетики на основе энергетических быстрых реакторов, охлаждаемых свинцом, - БРЕСТ. Это сделает невозможным ядерные аварии. Много лет не находилось средств на создание прототипа такого реактора. Сейчас работа по его реализации началась.

Вместе с Орловым многотонный груз проекта БРЕСТ тянет мой лучший друг, замечательный человек Валерий Сергеевич Смирнов. Наша 50-летняя дружба с Валерием началась в 1965 году, когда к расчетам будущего ИБР-2 подключился московский институт энерготехники НИКИЭТ. В 1997 году В.С.Смирнов вместе с тремя сотрудниками НИКИЭТ получил премию правительства России за реактор ИБР-2. Валера - это тот человек, телефонный звонок к которому всегда облегчает душу. Он единственный из друзей приезжает в Дубну на все ключевые события моей жизни. И такую же отзывчивость проявляет ко всем, кого он ценит, кто нуждается в его поддержке.

На пульте физпуск. Коллеги и друзья Е.Шабалина на пульте ИБР-2 во время физического пуска, 1977 год: Валерий Лаврентьевич Ломидзе, Валерий Сергеевич Смирнов, Анатолий Дмитриевич Рогов и Владимир Федорович Колесов.

Невозможно забыть о встречах с неординарным человеком Владимиром Федоровичем Колесовым, начальником теоретического отдела в Сарове. Знакомству с ним я обязан своей монографией "Импульсные реакторы на быстрых нейтронах", 1976 год (английское издание 1979 г.). Вышла она в такое время, когда не было ни одной публикации по работам с импульсными реакторами апериодического (взрывного) действия в СССР. А работы эти шли в совершенно секретном режиме. Помню, как только был пущен в работу первый ИБР, к нам в лабораторию приехали два молодых человека неизвестно откуда. Про себя ни слова, только дай им информацию об ИБРе. Много позднее выяснилось, что это были физики из Снежинска - города, где наряду с Саровым решали в свое время атомную проблему. А Владимир Федорович Колесов прибыл в Дубну, когда к нему попала моя монография. Позднее мы неоднократно встречались и в Дубне, и в Сарове, и даже в США. Предельно корректный, аккуратный, уравновешенный, но отнюдь не безразличный к людям и жизни человек. Главный теоретик импульсных реакторов не только в России, но и в мире, он за последние 15 лет издал три тома по теории и технике реакторов, каждый по 500-600 страниц!

Наиболее ярко раскрылся мне мир Владимира Федоровича Колесова в таком эпизоде. Приехали мы с Сашей Стрелковым в Саров. Главным нашим гидом был В.Ф.Колесов. И вот мы перед скитом Серафима Саровского. Сам по себе такой интерес физика-технаря, одного из создателей ядерного оружия СССР, уже удивил нас, твердых материалистов и атеистов. Но можете представить, что мы испытали, когда Владимир Федорович опустился на колени перед памятником святому Серафиму и помолился! Этот факт просто перевернул мое отношение к культу святых мучеников. Не то чтобы я стал верующим, но стал их понимать... Владимир Федорович вырос на моих глазах до человека, на которого я сам готов был молиться. Впечатление Саши от этого эпизода было аналогично...

Из иностранных коллег и друзей судьба чаще всего связывала меня с Гюнтером Бауэром и Джеком Карпентером. В 1991 году на моей даче Бауэр увидел на стене портрет Ельцина: "И ты веришь этому человеку?". Я тогда действительно верил: "А что?" - "Еще увидишь..." Провидец Гюнтер Бауэр, кстати, автор конструкции нейтронопроизводящей мишени для источников нейтронов на основе сильноточных протонных ускорителей (будет использоваться на будущем рекордсмене - источнике ESS) первым заговорил о преимуществе длинного нейтронного импульса для экспериментов с медленными нейтронами, в то время как физики стремились к короткому. Идея Бауэра в конце концов восторжествовала.

Гюнтер баварский немец, но большую часть жизни работал в западной части Германии (Юлих) и в Швейцарии (PSI). Он любил путешествовать. Во время моих командировок в Европу устраивал для меня с Ларисой многодневные экскурсии по Германии, Австрии, Бельгии, Франции, Голландии. Россию первый раз посетил будучи еще студентом (где-то в начале 60-х). В 1982 году, приехав в Дубну для участия в традиционной конференции по нейтронной физике, затем совершил одиночный вояж через всю Россию на Дальний Восток, с длительной остановкой в Средней Азии. Причем не зная русского языка. Я все удивлялся: "Гюнтер, как же тебя не арестовали чекисты?! Может быть, ты и сам агент?" Кстати, наши органы и в самом деле интересовались Бауэром. Так, недавно один мой знакомый вспомнил любопытную историю. Однажды в Москве на семинаре он был представлен Бауэру, с которым и обменялся рукопожатиями. А через несколько дней начальник по режиму его допрашивал - откуда он знает "этого немца"? Гюнтер отличался любопытством и наблюдательностью. Помню такой незначительный эпизод: пьем чай у него в доме. Гюнтер меня спрашивает: "А почему русские пьют чай, не вынимая ложку из чашки?". Мы с Ларисой как раз так и пили. Я не смутился и парировал: "Потому что некуда положить мокрую ложку". А в английском Оксфорде в начале 90-х Гюнтер во время завтрака присматривался к нам, русским физикам, которые крутили в руках киви, не зная, как его съесть. В конце концов он с улыбкой показал два способа разделаться с новозеландским фруктом. К сожалению, Гюнтер Бауэр скоропостижно скончался в 2013 году.

После вручения золотой медали имени И.М.Франка в 1998 году первопроходцам импульсных источников нейтронов американскому физику Джону М.Карпентеру (второй справа) и Юрию Яковлевичу Стависскому (крайний справа).
Ронда Карпентер увлеченно рассматривает награду мужа.

Джек Карпентер (на самом деле Джон, но все друзья зовут его Джек) - коммуникабельный, чуткий, талантливый и широко образованный человек. В середине 70-х он первым в мире создал интенсивный источник нейтронов на основе протонного ускорителя. Теперь такие источники называют spallation source - источник нейтронов по реакции раскалывания ядра (не деление, а именно раскалывание). Вскоре после пуска этого источника Джек организовал регулярные совещания ICANS - международные конференции по перспективным источникам нейтронов. С потрясающе строгой периодичностью (вначале ежегодно, затем раз в два года) они проводятся до сих пор уже сорок лет. В разных местах планеты, включая острова Океании.

Интересы и привязанности Джека Карпентера далеко выходят за рамки его всемирной известности как эксперта в области нейтронной физики и источников нейтронов. Он готовит домашнее пиво по рецептам своих предков, заготавливает сотнями литров кленовый сок вместе с родственниками на большом участке лиственного леса в Пенсильвании - наследство отца. На этом участке своими силами построил дачу (он так и называет ее по-русски, после того как побывал на моей дачке в Дубне). В наследство Джек получил также магазин (инструменты и материалы для работ по дереву), который до сих пор функционирует как магазин "Карпентер". Уже ближе к шестидесяти годам Джек сумел начать новую жизнь с замечательной женщиной Рондой. Ей, бывшей балерине, он соорудил в новом доме репетиционный зал с зеркалом и станком. Они неразлучны, во всех поездках Ронда сопровождает мужа. Из Японии, где Джек довольно долго работал и писал вместе с Кимурой книгу мемуаров этого старейшего японского физика-нейтронщика, Карпентеры привезли необыкновенное фортепьяно: такого мягкого, нежного звучания я никогда не слышал.

Их было много (осталось - половина): друзей, коллег, любимых и родных, не всегда столь известных, но всегда интересных людей, сопровождавших меня в течение многих лет по жизни и работе. О каждом я мог бы написать немало. И обязательно напишу в большой книге воспоминаний.

Лето 2015, Дубна - Юркино.