СПЕЦВЫПУСК, посвященный 110-летию академика Г.Н.Флерова

"В науке очень важно идти своим путем"

Подлинная фраза академика Г.Н.Флерова, которой я озаглавил свои заметки-воспоминания, осталась в брошюре "Эти вездесущие ионы", и к ее истории еще вернусь. Она очень точно, на мой взгляд, характеризует Флерова-ученого и его личность. Даже само построение фразы, если оторваться от ее содержания. "В науке" - это не только обстоятельство места, отвечающее на вопрос "где?". Это главное содержание его жизни. "Очень важно" - не просто наречие с усилением. Это образ его действий, сконцентрированных на главном, отметающих второстепенное. Глагольная форма "идти" согласуется по всем правилам с притяжательным местоимением и подлежащим, но подчеркнуто: "своим". Из многих фраз Георгия Николаевича, сказанных и записанных мною по разным поводам, в память врезалась именно эта...

Сегодня исполняется 110 лет со дня рождения выдающегося российского ученого, академика Георгия Николаевича Флерова, основателя Лаборатории ядерных реакций, которая носит его имя.

Один день Георгия Николаевича, или Многовалентный Флеров

В далеком 1983 году материалы к 70-летию со дня рождения академика Георгия Николаевича Флерова мы в еженедельнике "Дубна" планировали заранее, и редактор Светлана Кабанова предложила: "Молчанов, а почему бы тебе не сделать об академике авторский материал? Опиши только один его рабочий день и покажи, как много он в себя вмещает".

Надо сказать, что таких прецедентов в нашей институтской газете, где я работал корреспондентом уже более десятка лет, еще не было - к подобным юбилеям обычно готовились специальные статьи за высокими подписями в журнал УФН ("Успехи физических наук") и дублировались в газете. Например, у нас в редакции на стене висит большой портрет Михаила Григорьевича Мещерякова. Стол перед ним завален цветами, из-за которых выглядывает горлышко еще не початой бутылки коньяка. В руках одного из отцов-основателей Дубны - наша газета, которую он внимательно читает. Газета, думаю, раскрыта как раз на юбилейной статье, к написанию которой непременно приложил руку сам юбиляр. Кому же еще доверить столь важное дело? Но Г.Н. был именно той фигурой, которая притягивала к себе журналистов, и, в отличие от некоторых иных фигур подобного масштаба (достаточно закрытых), такое сотрудничество поощрял. Редактору это было очень хорошо известно.

Идею редакции до директора лаборатории довел Владимир Борисович Кутнер, большой друг нашей газеты, мой земляк и тоже выпускник второй школы на правом берегу Волги, лицо заинтересованное и сочувствующее. Г.Н. наш замысел (описать его рабочий день) воспринял нормально, можно даже сказать, с молчаливым одобрением, и в один из февральских дней 1983 года я стал его тенью. И даже удостоился приглашения на обед - когда еще можно поговорить со вкусом? Г.Н. пригласил на обед также директора завода на полуострове Челекен, с которым его связывали общие интересы. Челекен был помечен на картах как одна из точек поиска сверхтяжелых элементов в природе.

Сидели мы за столиком у большого окна с видом на набережную Волги и парк, укутанный февральскими сугробами. "Ну, что, как наш академик? - спросила меня редактор на следующее утро. - Когда завершился ваш рабочий день?" - "Около девяти вечера, - сказал я. - Больше оставаться было неудобно. Да и надоел я ему, наверное". - "Чтобы и дальше не надоел, садись и пиши!".

И я стал писать. И... написал то, что мы вместе окрестили "дневником табельщицы" - это был протокольно точный хронометраж рабочего дня с вкраплениями диалогов и перечнем встреч, совещаний и пр. Кстати, перечитав этот "дневник", извлеченный из архива тех лет, я все-таки нашел там некоторые фрагменты, не вошедшие в газетный очерк, но довольно интересные сегодня, четверть века спустя... В нашем жанровом определении первого варианта текста как дневника табельщицы были некие реалии той эпохи, предвосхищающие короткий период андроповского затягивания гаек: Г.Н. решил упорядочить течение лабораторной жизни и повелел завести в вестибюле компостер и табельные карточки, которые сотрудники должны были пробивать, чтобы учитывать рабочее время. Как это часто бывало, он начал с себя и лихо пробивал любую бумажку, если ему не попадалась на глаза карточка учета времени. Это, так сказать, лабораторный фольклор, который отнюдь не умалял значение и роль директора в глазах сотрудников. Наоборот, "утеплял" его образ.

Нечто похожее придумали для него еще раньше начальники смен ускорителя на пульте управления. Зная его страсть руководить личным примером и опасаясь сбоя кропотливой настройки режима ускорения, они несколько реконструировали управляющую систему. Была на пульте у Г.Н. любимая ручка, которую он часто крутил и в азарте сбивал параметры, заботливо поддерживаемые операторами. В конце концов те отсоединили от ручки все проводки. И теперь "ручка ГээНа" ни на что не влияла. А он все так же приходил в пультовую, следил за показаниями приборов, расспрашивал операторов, и начинал крутить "свою ручку". Потом победно оглядывал дежурных: "Ну вот, теперь хорошо"...

Итак, мы с редактором долго обсуждали, как выстроить этот материал. В редакционную "кухню" входили тогда, помимо пишущих машинок, бумага, ножницы и клей, а мозги - в качестве приправы. И было решено полностью переработать мой "хронометраж", усилив его публицистическое звучание. Сказано - сделано. Окончательный вариант текста Флеров принял с первого предъявления, что, как убедился я позже уже в качестве соавтора ученого, бывало далеко не часто.

Второго марта, в день юбилея академика, вышел мой эксклюзив в нашей газете и его сокращенный вариант - в "Комсомольской правде". Правда, в центральной молодежной газете заголовок "Многовалентный Флеров" изменили, не согласовав со мной, на "Один день директора", но что попишешь, у каждого органа свои издержки...

...К концу того самого дня, в который мне выпала роль стать тенью ученого, я был выжат, как лимон, а 70-летний Георгий Николаевич - свеженьким, как огурчик. Когда я собрался уходить, он достал из директорского портфеля оттиски свежих статей и предполагал еще поработать. А ранним утром, как обычно, кого-то из его сотрудников разбудил телефонный звонок: "Не кажется ли вам, что мишень слабовата, ведь скоро мы повысим интенсивность пучка?".

Главное в жизни ученого - темп, писал я, вдохновившись общением и стараясь донести до непокорного листа бумаги обаяние личности Георгия Николаевича. Темп и - чувство времени. Трудовой путь Флерова начался в первый год первого пятилетнего плана. "Время, вперед!" - этот девиз определял атмосферу, в которой формировался характер будущего ученого.

О молодом Флерове рассказывали, что, когда И.В.Курчатов взял его к себе стажером, то приобрел преемника по "спринтерскому бегу": новый сотрудник с таким азартом мчался по институтским коридорам, что все от него буквально шарахались. Спорт всегда играл не последнюю роль в жизни Георгия Николаевича. Вот и в тот памятный для меня день он говорил, слегка перефразируя известную фразу Гете: "Лишь тот достоин жизни и здоровья, кто каждый день идет за них на бой". С этими словами не спеша спускался в воду, проплывал четыре круга попеременно брассом и своим любимым народным стилем "на боку", делал зарядку. Потом подходил к тренерскому столику, где установлен телефон, набирал номер:

- А знаете, что я придумал? Может быть, взять лавсан толщиной пятьдесят микрон? Давайте посмотрим, что это может дать...

Несколько минут продолжался телефонный разговор. Рабочий день начался и для кого-то из сотрудников.

Готовя уже позже к изданию книгу об ученом, я встретился с сыном Георгия Николаевича в московской квартире, где был последний раз, когда Г.Н. визировал рукопись нашей брошюры "Эти вездесущие ионы". Николай Георгиевич передал мне некоторые материалы из архива отца - почтовые открытки, фотографии, рукописи, газеты, интервью корреспонденту английского ТВ и немецкому журналисту Хайнеману. Услышав на фонограммах знакомый голос, я как будто снова перенесся в те времена, когда мы встречались во флеровском коттедже в Дубне для работы над рукописью… Но оставим эмоции. Расшифровав фонограммы, я нашел фрагменты, которые как бы подытоживали эту разностороннюю и яркую жизнь, и решил привести их здесь, ничего не меняя: как сказано, так сказано, и главное, чтобы было услышано.

И.В.Курчатов и Г.Н.Флеров, 1950-е гг.

...Я был моложе на десять лет Курчатова, и сейчас остаюсь таким же, моложе на десять лет. И поэтому бегал лучше. И по секундомеру я на пять секунд его опережал. Очень я гордился, надувался - это бывает иногда - а Курчатов мне сказал: "Ну что ж, бегаете вы лучше меня. Но это не физика. Вот, физика будет в том, если вы сделаете так, чтобы не нужно было бегать". И тогда я засел за радиотехнику, с азов, так же как Курчатов. Ученики ведь подражают учителю...

Разносторонность интересов директора лаборатории поражала воображение многих. В книге "На пути к сверхэлементам", которую он написал вместе со своим сотрудником кандидатом физико-математических наук А.С.Ильиновым для "Библиотечки Детской энциклопедии", выходившей в издательстве "Квант", на карте земного шара указаны места, в которых были взяты образцы для поиска сверхтяжелых элементов. Метеориты, руды, минералы, вулканическая лава, геотермальные воды, железомарганцевые конкреции со всех концов света - только ледовый материк Антарктида, кажется, не подвергся "атакам" физиков ЛЯР, направлявшихся Г.Н.Флеровым в экспедиции для поиска сверхтяжелых элементов в природных образцах.

Столь же широким был и охват "полей посева" - около 90 организаций страны использовали в практике результаты ядерно-физических исследований ЛЯР. Об этом было и утреннее совещание, в котором участвовали сотрудники отдела прикладной ядерной физики. Рядом с Георгием Николаевичем чувствовалось, как сжимается, уплотняется время, потому что дела десятков людей, которые он направлял, в конечном счете, распространялись на тысячи людей и дел. "Абстрактные" научные открытия, по глубокому убеждению Флерова, всегда влекут за собой цепь важных практических применений. В тот день, рядом с Г.Н., я впервые начал понимать, что многое из того, чем он занимается сегодня, начиналось еще давно...

...В Казани в эвакуации было больше половины Академии. Было холодно, голодно, ничего делать было нельзя, а тут какие-то фантазии. Поэтому и отношение тоже было холодное, особенно имея в виду, что Курчатов в этот момент в Севастополе занимался минами. И я, значит, в одиночку убеждал: оставьте то, что считаете очень важным сегодня, а займитесь выяснением, какая должна быть бомба, чтобы хотя бы помешать немцам сделать эту бомбу. После доклада я сначала лично с Иоффе беседовал, а потом с Капицей, он мне сказал: "Вы сейчас один, а вдвоем с Курчатовым - большая сила. Напишите ему письмо". Это письмо я написал, изложив свои соображения, почему и что нужно делать. Ну, и, даже тогда, в той обстановке, как-то фантазируя... Там была конструкция вот этой самой... атомной бомбы, которая в общем совпала с тем, что американцы использовали в Хиросиме.

В научной работе, в общем, как в шахматах, за одним ходом должен следовать следующий, потом следующий, - логика должна быть одинаковой. Я в этом убедился в Вашингтоне, когда мы, как и другие, выступали с докладами о том, что делалось в каждой стране на пути создания атомной бомбы, и увидели, что делали то же самое...

- Каков бюджет вашего завода? - несколько врасплох застал вопрос академика очередного гостя-практика, директора завода с полуострова Челекен, где размещались установки ЛЯР для анализа геотермальных вод. - Мы тоже, до последнего времени, больше тянули из государства. Но с внедрением ядерных фильтров в производство ситуация стала меняться

- К сожалению, Дубна - город моно-науки, - говорил он чуть позже, отвлекшись от сиюминутных дел, бумаг, распоряжений. - От этого же страдают и другие научные центры - Протвино, Пущино. И сейчас эта односторонность определенным образом начинает сказываться. Не случайно же очень интересные работы делаются в Новосибирске, в тех точках роста науки, которые лежат на границах многих областей знаний. Сейчас ощущаю: задачи, которые дают результат, должны основываться на многих достижениях. Очень хорошо, что к нам едут геологи, биологи, геохимики. И науку начинают уважать в горнорудных карьерах, шахтах, рудниках, геологических партиях, а наши сотрудники сами идут к практикам, советуются с ними, демонстрируют преимущества новых методов. Ведь практиков порой необходимо заставить повернуть к тому новому, что с примерной периодичностью в два года появляется в ядерной физике.

Голос корреспондента: Как вы представляли себе в 1945 году, сколько времени вам потребуется для получения управляемого деления реакции?

Голос Флерова: Каждый по-своему. Но Курчатов вел себя так, как будто он действительно все знает, что все получится и получится быстро. Хотя на самом деле он сомневался, конечно, больше, чем мы. Но он понимал, что сомнение начальника скажется на работе подчиненных. Хотя всё-всё, в общем, висело на ниточке. Но вот я рассказывал, что геологи только в 45-м году нашли достаточное количество урана. Из Германии было получено мало, из Чехословакии - мало. Советский уран был получен именно в 1945 году, когда пошли партии, когда дозиметры давались военным и школьникам, когда науку привлекли: ищите, потом будете объяснять. И, действительно, нашли...

С сорок пятого года после Хиросимы и Нагасаки мы продвигались большими шагами. Если (для работ по проекту - Е.М.) сначала отозвали сто человек, то потом это были тысячи, десятки тысяч, и очень резонно Курчатов не сюда вытягивал людей, а в своих институтах ставил задачи, и тех, кто лучше работает, уже потом вытягивал к себе. Если я скажу, что к концу Атомного проекта уже сотни тысяч людей были (заняты в нем - Е.М.), я думаю, что вот так. В той или иной степени связанных общей проблемой.

В течение дня в своем кабинете, в коридорах лаборатории, в комнатах физиков директор подсказал немало идей, дал адреса, куда можно обратиться за помощью или, наоборот, где можно помочь. "Работала" та самая география, которая десятками нитей связывала лабораторию со многими уголками мира. "Работал" тот самый опыт, который пришел к одному из помощников Курчатова в годы "ядерного штурма".

Г.Н.Флеров и Ю.Ц.Оганесян. Дубна, 1965 г.

На занятии методологического семинара Георгий Николаевич обратился к каждому из докладчиков с вопросом: что из сделанного вами имеет значение для применения в смежных областях науки, в практической деятельности? И сам тоже выступил на семинаре:

- Мы должны сегодня очень остро ставить вопрос о добросовестности ученого, повышении его отдачи. Недавно в Госкомитете по науке и технике взяли под контроль несколько открытий, имеющих существенное значение для практики. Оказалось - они либо не внедрялись, либо процесс проходил так медленно, что со временем пропадала необходимость в этих работах. Не знаю, как вы, а я спросил себя: что же я сделал?.. Думаю, надо продолжать исследования, которыми мы занимаемся, и постараться довести до практического использования их результаты.

Немного раньше, отвечая на другие вопросы: почему вы постоянно охвачены новыми планами, новыми идеями? не возникает ли у вас желания отдохнуть или заняться более спокойной деятельностью? - Г.Н. в книге о сверхэлементах написал: "Мне кажется, можно дать простой совет, который поможет найти ответ на такие вопросы. Нужно выбрать минутку, посмотреть на свое дело со стороны и подумать, много ли еще осталось сделать по сравнению с тем, что уже сделано. Если меньше или примерно столько же, то, возможно, и стоит поискать какое-нибудь другое занятие".

Здесь все было ясно. Не ясно было только одно: когда это Георгий Николаевич находит-таки свободную минутку, чтобы остановиться и оглянуться...

Голос корреспондента: Были вы на первом советском испытании? Можете ли вы описать его и подготовку к нему?

Флеров: Пленки не хватит. Был. И поскольку стоял мой детектор, следил за тем, не получится ли отклонение от проектного значения. Поэтому, естественно, я там был. Последним спускался с башни. И потом вместе с Курчатовым был в каземате. И когда взрыв уже получился, Курчатов в этот момент, видимо, снял с себя это страшное напряжение: выйдет - не выйдет. Десять процентов было за то, что не получится. Он выскочил из каземата и закричал: "Получилось! Получилось!" Такие слова. Однако облако пыли пошло на каземат, я тоже в состоянии возбуждения, хотя, примерно, коэффициент был ноль, семь от Курчатовского, но, тем не менее, схватил его в охапку и затащил в каземат. Вот как все это было. То, что запомнилось.

Слово "темп", столь популярное в тридцатые годы, заканчивал я свой рассказ об одном дне директора, определяет стремительный ритм современной ядерной физики, а крылатое "Время, вперед!" реет над каждым будничным ее днем. Обычным днем, когда не разбиваются о магнит нового ускорителя бутылки с шампанским, не раздаются возгласы "Эврика" и не присуждаются Государственные премии...

Г.Н.Флеров, Ю.Ц.Оганесян, Г.Сиборг (США). Дубна, 1969 г.

В лаборатории, которая носит его имя, светлый образ учителя сохранился в памяти многих. Преемник Георгия Николаевича академик РАН Юрий Цолакович Оганесян так характеризует первого директора: "Незаурядная личность, физик от Бога, человек убежденный, страстный, решительный, целеустремленный, обладавший фантастической научной интуицией и владевший даром увлекать своими идеями многих воспитанных им ученых, он основал новое научное направление - физику тяжелых ионов... Личность этого человека во многом определила научное лицо и исследовательский почерк лаборатории".

Он был горячим патриотом Дубны, и хотя прекрасно видел все недостатки, связанные с "однобоким" развитием центра мононауки, и никогда не декларировал свою любовь к этим местам, в которых очутился по воле своего научного руководителя И.В.Курчатова, - тот огромный багаж, который оставил Г.Н. своим преемникам, будет служить еще много лет. Так же как на многие годы и эпохи в Периодической таблице элементов прочно занял свое место один из новых элементов, открытый в ОИЯИ под его руководством и названный Дубнием.

Материалы спецвыпуска подготовил Евгений МОЛЧАНОВ,
иллюстрации из фотоархива ОИЯИ