Их имена - в истории науки

Его отношение ко мне и моим ровесникам
было сродни отеческой опеке

Впервые я услышал о Владимире Георгиевиче, когда еще учился в школе. Мой отец, один из старейших сотрудников Лаборатории теоретической физики, всегда им восхищался и считал его самым блестящим и талантливым представителем физиков-теоретиков, пришедших в ЛТФ в начале 60-х годов. Думаю, что это было не только его мнение. Наверное, отец основывался и на мнении А.А.Логунова, с которым был в очень хороших отношениях еще со студенческой скамьи (они учились на одном курсе), и на мнении Д.В.Ширкова, который был формальным руководителем дипломной работы Владимира Георгиевича.

Надо сказать, что сам Владимир Георгиевич своим учителем в науке считал И.Е.Тамма, и это он неоднократно подчеркивал. Одновременно он всегда упоминал об огромном влиянии на него Н.Н.Боголюбова. Кроме того, Владимир Георгиевич часто любил вспоминать, как он сдавал знаменитый теорминимум самому Ландау.

Когда мне исполнилось 20 лет и я учился на 4-м курсе физического факультета МГУ, отец подарил мне известную фотографию Ю.А.Туманова, на которой был зафиксирован момент научной дискуссии В.Г.Кадышевского и Д.В.Ширкова. К фотографии была сделана приписка: "Может быть, оставим решение этой проблемы молодому поколению теоретиков?", под которой стояли автографы В.Г.Кадышевского и Д.В.Ширкова.

Глядя на эту фотографию, сразу же хочется сказать, что Владимир Георгиевич был красивым человеком. Он всегда прекрасно выглядел, был элегантно одет и подтянут. Во всем чувствовалось настоящее офицерское воспитание, полученное в суворовском училище.

Первое личное яркое воспоминание о ВГ (здесь и далее буду называть Владимира Георгиевича так, следуя принятой в школе Боголюбова традиции), относится к началу 1979 года, когда после окончания университета и поступления в аспирантуру при ИФВЭ (Протвино) я приехал в Дубну к родителям. Обычно эти приезды использовались для того, чтобы попасть в ЛТФ, посидеть в библиотеке и пообщаться с бывшими сокурсниками - стажерами ЛТФ.

В тот раз мне повезло, и я попал на научный доклад В.Г.Кадышевского, который только что вернулся из годовой командировки во ФНАЛ (Батавия, США). ВГ рассказывал о своей новой теории "фундаментальной длины" - теории поля, сформулированной в пятимерном импульсном пространстве с постоянной кривизной. Доклад происходил в конференц-зале ЛТФ. Аудитория была полностью забита, в первых рядах сидели маститые дубненские ученые, а мы, аспиранты и стажеры, сидели на самом верху, на галерке. Председательствовал Н.Н.Боголюбов. После доклада началась дискуссия. Один из вопросов (его задал Я.А.Смородинский) звучал примерно так: "Какие принципиально новые физические эффекты предсказывает ваша теория?" ВГ ответил, но, видимо, не убедил Якова Абрамовича, который переформулировал свой вопрос. ВГ снова ответил и снова не убедил. Дискуссия начала заходить в тупик, из него надо было как-то выбираться. И тогда ВГ использовал изящную аналогию, которую я запомнил на всю жизнь как образец выхода из подобных ситуаций. Он сказал примерно следующее: пока к его новой теории надо относиться как к маленькому ребенку, который еще не окреп и не набрался сил. Вот когда ребенок подрастет и окрепнет, то тогда его и можно будет нагружать полновесной работой, то есть заставлять производить какие-либо новые физические результаты и предсказания.

Мое личное знакомство с ВГ относится к маю 1982 года, когда я после окончания аспирантуры в Протвино, где занимался теорией релятивистских струн (в те времена эта многообещающая теория только-только зарождалась), был принят на работу в ЛТФ и зачислен в сектор В.Г.Кадышевского.

Надо сказать, что ВГ с пониманием отнесся к моим занятиям релятивистскими струнами и не стал привлекать к своим исследованиям в теории фундаментальной длины. Правда, он заставил сделать несколько семинаров в ЛТФ по результатам, полученным в теории струн. Один из таких семинаров был неформальным и происходил в его кабинете 330 на третьем этаже лаборатории. На докладе присутствовали он и его ближайшие сотрудники: Матей Матеев, Миша Чижов, Руфат Мир-Касимов и другие. Видимо я не очень хорошо рассказывал, так как в какой-то момент ВГ воскликнул: "Но это же изопериметрическая задача!" К своему стыду я тогда не знал, что это такое, и ВГ прореагировал достаточно жестко: "Вы не знаете, что такое изопериметрическая задача?!! Идите и прочитайте об этом в книгах, а потом закончите здесь свой рассказ о струнах!"

В 1987 году ВГ был избран директором ЛТФ, сменив на этом посту Н.Н.Боголюбова. В ту пору Н.Н.Боголюбов был директором Института и одновременно руководил ЛТФ. В лаборатории Николай Николаевич появлялся нечасто, и вся административная работа выполнялась его заместителями: В.Г.Соловьевым и В.А.Мещеряковым, которые к тому же были начальниками двух отделов ЛТФ. Первым решением ВГ на посту директора ЛТФ было упразднение отделов. Этот шаг был тогда абсолютно оправдан, так как объединил коллектив лаборатории в единое целое.

В стране начиналась перестройка и гласность. Многие считали, что в руководстве лабораториями ОИЯИ большую роль должны были играть научно-технические советы как совещательные органы при дирекции. Директора лабораторий автоматически становились председателями НТС. При обновлении состава НТС теорлаборатории ВГ предложил мне выполнять обязанности ученого секретаря совета. С этого момента начинается первый период моего более тесного общения с ВГ. Он использовал НТС очень мудро. Если надо было обязательно "утопить" какой-либо вопрос, то он выносил его на НТС, а если вопрос был для него очевиден, он нередко решал его как директор, не обращаясь к мнению НТС. Признаюсь, что исполнять обязанности ученого секретаря НТС при нем было весьма непросто. Например, приходилось по нескольку раз переписывать протоколы заседаний, прежде чем он их визировал. При этом он всегда делал справедливые замечания и исправления в чрезвычайно интеллигентной и мягкой манере.

Вообще ВГ не любил, если при нем кто-то говорил по-русски неграмотно и нередко поправлял тех, кто в разговоре с ним неправильно ставил ударения. В тот период мне приходилось довольно часто посещать его директорский кабинет в ЛТФ, и после обсуждения текущих вопросов мы просто беседовали на разные темы. Однажды он усадил меня и часа два c половиной излагал основы его теории фундаментальной длины.

Как-то ВГ спросил, есть ли у меня ученики. Я ответил, что учениками пока не обзавелся. На что он сказал, что у него в моем возрасте уже было несколько защищенных кандидатов наук (напомню, что ВГ стал доктором наук в 31 год). Это прозвучало как упрек и наставление. В ответ я не нашел ничего лучшего, как дерзко сравнить его учителей со своими. ВГ улыбнулся и больше к этой теме не возвращался, тем более, что ученики в скором времени у меня стали появляться.

Будучи директором ЛТФ, ВГ очень внимательно относился к молодым теоретикам, выделял тех, кто по его мнению был талантлив, и всегда поддерживал такую молодежь. При нем на работу в ЛТФ были приняты сотрудники, которые ныне являются ведущими и признанными в мире специалистами, - Г.Корчемский, С.Шабанов, О.Теряев, С.Кривонос и другие.

В 1988 году ВГ направил меня в научную командировку в город Аспен (США) для участия в ежегодном рабочем совещании по теории струн и конформным теориям поля. Тогда это совещание собирало лучших физиков-теоретиков со всего мира, и оно во многом определило мою дальнейшую научную судьбу. Там мне удалось пообщаться с такими корифеями как Д.Гросс, Дж. Шварц, Г.Мур, Ж.Л.Жерве и другие.

В 1992 году ВГ был избран директором ОИЯИ и находился на этом посту до 2005 года. Его роль в сохранении Института в тяжелейшие 90-е годы общеизвестна. Помню, как он однажды пришел на заседание НТС ЛТФ с информацией о состоянии дел в ОИЯИ и сообщил, что его мечта - довести среднюю зарплату ученых в Институте до 50 долларов в месяц. Мое личное общение с ВГ в эти годы было эпизодическим. В основном оно происходило на различных заседаниях и комиссиях. ВГ очень сожалел, что из-за огромной административной нагрузки у него нет достаточного времени для занятия наукой. Это его сильно расстраивало.

В 2001 году Владимир Георгиевич (который к тому моменту уже был избран академиком РАН) становится главным редактором обзорного журнала ЭЧАЯ. До этого главными редакторами ЭЧАЯ были академики Н.Н.Боголюбов и А.М.Балдин, а бессменным ответственным секретарем журнала с момента его основания был мой отец. Теперь по делам журнала ВГ тесно общался с моим отцом. В 2004 году меня ввели в состав редколлегии журнала ЭЧАЯ, и, кроме обычной работы рядового члена редколлегии, мне приходилось помогать отцу в его довольно большой технической работе по журналу, хотя нельзя сказать, чтобы тогда я был сильно загружен этой работой. И ВГ и отец старались держать меня в курсе всех дел и проблем, связанных с ЭЧАЯ.

В 2005 году, после ухода с поста директора ОИЯИ, ВГ, оставаясь научным руководителем Института, вернулся в ЛТФ и занял в лаборатории знаменитый кабинет 436 на четвертом этаже, в котором до него работали М.А.Марков и А.М.Балдин. С этого момента начинается второй период моего тесного общения с ВГ. Это общение восстановилось не сразу. В основном я заходил к нему обсудить вопросы, связанные с журналом ЭЧАЯ, либо посоветоваться по лабораторным делам. Например, когда в феврале 2012 года директор ЛТФ В.В.Воронов предложил мне стать его заместителем по научной работе, то первый человек, к кому я обратился за советом, был ВГ. Вообще его отношение ко мне в эти годы было сродни отеческой опеке. Думаю, что такое же его отношение к себе ощущали многие сотрудники ОИЯИ моего поколения. Практически каждый день, если ВГ присутствовал в лаборатории, мы вместе, небольшой компанией, обедали в столовой на площадке ЛЯП. Во время этих обедов разговоры велись на любые темы: и наука, и политика, и так называемая реформа РАН, и классическая музыка...

Вообще ВГ был очень внимательным человеком. У него сложился довольно широкий круг знакомых, которых он всегда поздравлял с днем рождения. Однажды в день моего рождения они вместе с Матеем Матеевым (Матей был не только его близким другом, но еще и одним из немногих, кто активно занимался теорией фундаментальной длины) зашли ко мне в кабинет и подарили бутылку шикарного болгарского бренди. Мы, конечно, выпили по рюмочке... Помню, как ВГ тяжело переживал трагическую гибель Матея Матеева с женой в июле 2010 года в автомобильной катастрофе.

В июле 2012 года не стало моего отца, и ВГ предложил мне занять пост ответственного секретаря журнала ЭЧАЯ, то есть выполнять работу, к которой, по-видимому, они с моим отцом меня готовили. Я попытался отказаться, сославшись на загруженность, связанную с выполнением обязанностей заместителя директора ЛТФ и с чтением лекций в двух университетах - московском и дубненском. Но ВГ настоял, сказав, что ему комфортно со мной работать. При этом он взвалил значительную часть работы, которую выполнял мой отец, на себя.

Эти последние годы общения с ВГ мне тяжело вспоминать, так как это было совсем недавно, а боль утраты, связанная с его внезапной трагической смертью, не оставляет меня до сих пор.

Алексей Исаев